Онлайн книга «Родичи»
|
— Гы! — осклабился Арококо, с удовольствием наблюдая за немощью Грановского. Это «гы» окончательно добило теперь уже бывшего специалиста, и он с криком: «Сука-а-а-а!» — бросился на врага, который, в свою очередь, удивился такой прыти истекающего кровью дурака, не двинулся и мускулом единым, возлежа на нарах, как в шезлонге под солнцем… Братья-прапорщики слышали, что за бронированной дверью происходит нечто, выходящее за рамки их представлений, но, памятуя инструкции, выданные Грановским, держались стойко и в ситуацию не встревали. Тем не менее события продолжались… Пасть Арококо опять открылась наподобие собачьей обнажая вонючий зев. Кривые пальцы тисками схватили Грановского за кисть перебинтованной руки, подтянув ее к слюнявым деснам… Перед экзекуцией Арококо Арококович опять сказал «гы» и трижды куснул раненую конечность. Здесь близнецы услыхали такой душераздирающий крик, будто свинью резали неопытной рукой. После этого крика раздался следующий, и вовсе леденящий души, отчего близнецы твердо решили покинуть внутренние войска и возвратиться в деревню на должности трактористов. Затем все стихло, и тишина беспокоила уши целых полчаса, пока братья собирались с силами, чтобы открыть камеру и посмотреть, что же все-таки там произошло… На полу камеры лежал, скрючившись, полковник Грановский. Он был точно мертв, но что более всего поразило близнецов — это ушные раковины, ноздри и рот командира. Все естественные дырки на лице полковника были заткнуты его же пальцами, а стены камеры сплошь залиты кровью. Подследственный стоял над жертвой и облизывал свинячьим языком свою харю. Прапорщиков-близнецов он убил двумя выстрелами. Пули попали братьям точнехонько в сердца, и оба умерли почти одновременно. Старший тотчас, а младший двумя минутами позже. Таким образом, Чук и Гек прожили жизни одинаковые, вплоть до секунды продолжительностью, не очень выразительные и не слишком удачные судьбы, как оказалось… Арококо Арококович далее действовал столь же решительно. Миновал следующую охрану, стрельнув дважды, выбрался на двор, сиганул через трехметровый забор и был таков… Черномазый оставил после себя пять трупов, и сильный запах наступающего лета исходил от мертвых близнецов… — Объявляли «Перехват»? — поинтересовался генерал. — Объявляли. — Ничего? — Ничего, — подтвердил начальник изолятора. — Пацанов жалко. — Жаль, — подтвердил Иван Семенович, вспомнив лица близнецов. — А в коридоре земляникой пахнет, — зачем-то сказал начальник. — Ага, — машинально ответил генерал, но что-то резануло его слух, и он почти закричал в трубку: — Всех на вскрытие! Вызовите этого… как его… ринолога! Специалиста по носам! Все проделать срочно и доложить! Ясно?!! — Так точно! — ответил начальник, удивленный таким генеральским напором насчет ри… ухогорлоноса. Повесив трубку, начальник изолятора попытался представить, что он скажет двоюродной сестре про смерть ее близнецов… Так ничего и не надумал… А Иван Семенович, до крайности возбужденный произошедшим, вдруг как-то неожиданно расслабился телом и душой, вспомнив, что они с Машей идут в пятницу на балет в Большой. А еще он опять подумал, что ничего ревностного в душе его по отношению к службе не осталось. Как странно все это. То ревностность в служении Отечеству, то прохлада к родным берегам. Старость, наверное, решил Иван Семенович, направив машину к дому… Все следующее утро Никифор Боткин описывал криминальному художнику внешность красавца блондина, а тот, в свою очередь, фантазировал на бумаге. Катерина находилась здесь же и давала небольшие поправки. Выпив за завтраком полстакана брома, Боткин даже чувствовал к медсестре расположение и иногда обнимал ее за талию. К обеду в нем проснулось сексуальное желание, и он, сославшись на то, что усталость пришла в его еще не выздоровевший окончательно организм, расстался с посыльным генерала и попытался уединиться с Катериной в дальнем углу сада, желая овладеть ею, просто распнув у дерева. Не слишком поддаваясь, Катерина все же обхватила руками ствол сосны, чувствуя, как Никифор елозит руками в ее нижнем белье. — Так девка я?! — пытала медсестра, напрягая ягодицы и мешая Боткину. — Не девка, не девка! — раскраснелся хирург. — Вагина я ненасытная?! — Нет, мышиный глаз! — трясся Киша. — То-то! Наконец Катерина расслабила ягодичные мышцы, выгнулась кошкой, обтачивающей коготки о древесную кору, и изошла соком. Здесь Никифор почувствовал неладное. Что-то не задалось в его мужественности. Мозг желал женской плоти, а тело было несостоятельно. — Черт! — выругался Боткин, проделывая напрасно всяческие манипуляции. — Не получается? — поинтересовалась Катерина. В ответ Никифор только бессмысленно пыхтел. Медсестра качнула попкой, отталкивая несостоятельного любовника, и в мгновение оправила нижнее белье. — И очень хорошо! — резюмировала девушка. — Мозги останутся в целости и сохранности! Надо было видеть потомка славных предков в данную минуту. Дрожащий, со спущенными штанами, открывающими совсем неприглядную, бледную немощь, хирург хлопал рыжими глазами и готов был разрыдаться немедленно. Здесь Катеринина душа, любящая Никифора всяким, не выдержала и пролилась на мужчину теплотой. Девушка обняла возлюбленного за шею, гладила его рыжую поросль, нащупывая рубцы, и приговаривала: — Ну что ты, дорогой!.. Стоит ли волноваться из-за ерунды?.. А Никифор плакал тихонечко в ответ, пытаясь застегнуть брюки. — Это бром все, — успокаивала медсестра. — Не рассчитал… Неожиданно Никифор отпихнул подругу, сощурился зло и прошипел: — Ну что, вагина, добилась своего! Исчерпала до дна!!! Да ты… Не успев договорить фразы до конца, Боткин помчался к дверям больницы, обнаруживая неординарную прыть спринтера, и уже через двадцать пять секунд оказался в кабинете коммерческого директора, где заорал истерически, что эта больница принадлежит ему, что это внучатый прадед его строил клинику, что теперь новые времена, и: «Дайте хотя бы отделение!!!» Безусловно, что другого пациента, вздумай он такое заявить, отправили бы в психушку, но, слава богу, директор был информирован органами МВД об уникальном пациенте-хирурге, а потому спокойно ответил: — Отделение для вас готово! Еще денька три подышите в садике и за работу! — Какое отделение? — оторопел Боткин. |