
Онлайн книга «Голос»
— Риск, конечно, был. Много водки пили. Лосьоном не брезговали. На сердце отражается… — Я имела в виду заключенных. Ведь это страшные люди. Ничего святого… — Люди как люди, — сказал Алиханов, откупоривая третью бутылку. — Я много читала. Это особый мир… Свои законы… Необходимо мужество… Вы мужественный человек? Алиханов вконец растерялся. — Люба, — сказал он. — Лида. — Лида! — почти закричал Алиханов. — Я сейчас достану шесть рублей. У меня гуманные соседи. Возьмем полбанки и сухого. Что-то я плохо соображаю. — Я не пью. Вы мужественный человек? — Не знаю. Раньше мог два литра выпить. А теперь от семисот граммов балдею… Возраст… — Вы не понимаете. Мне нужен оригинальный человек, интересная личность. Вы филолог, тонко чувствующий индивидуум. А раньше были надзирателем. Ежедневно шли на риск. Душевная тонкость очень часто сопутствует физической грубости… — Когда я вам грубил? — Не мне. Вы охраняли заключенных… — Мы больше себя охраняли. — Откуда у вас этот шрам? Не скромничайте, пожалуйста… — Это не шрам, — воскликнул Алиханов, — это фурункул. Я расчесал… Извините меня… — Я все-таки хочу знать, что вы испытывали на Севере? Фигурально выражаясь, о чем молчала тундра? — Что? — О чем молчала тундра? — Лида! — дико крикнул Алиханов. — Я больше не могу! Я не гожусь для радиопередачи! Я вчера напился! У меня долги и алименты! Меня упоминала «Немецкая волна»! Я некоторым образом — диссидент! Вас уволят… Отпустите меня… Лида завинтила колпачок авторучки. — Жаль, — сказала она, — материал интересный. Будьте здоровы. Я вам позвоню. А вы пока отыщите свой реферат… Надзиратель стоял обессиленный и бледный. — Минутку, — сказал он, — я тоже иду. У меня гуманные соседи… На площадке они расстались. Лида зашагала вниз. Алиханов взлетел на четвертый этаж… Левин обнял ее и долго разглядывал. — Да, — сказал он, — годы идут, годы идут… — Постарела? — Как тебе сказать… Оформилась. — А ты обрюзг. Позор. Галина дома? — На собрании в школе. Хулиган у нас растет… Толстею, говоришь? Жена советует: «Тебе надо бегать по утрам». А я отвечаю: «Если побегу, то уже не вернусь…» Кофе хочешь? Раздевайся… — Только после вас, доктор, — вспомнила Лида какую-то старую шутку. Они прошли в гостиную. Торшер с прожженным абажуром. Иностранные журналы на подоконнике. — Хорошо у тебя, — сказала Лида, — в новых квартирах жутко делается. Все полированное, сплошной хрусталь… — Хрусталь и у меня есть, — похвастал Левин. — Где? — В ломбарде. — По-прежнему канцерогенами занимаешься? — По-прежнему. — Расскажи. — Минуточку, чайник поставлю. — Жду… Лида вынула записную книжку, авторучку и сигареты «БТ». Левин вернулся. Они закурили. — Ты во Франции был? — Две недели. — Ну и как? — Нормально. — А конкретнее? — Трудолюбивый народ, реакционная буржуазия, экономический кризис, обнищание масс… — Ты по-человечески расскажи. Хорошо французы к нам относятся? — А черт их знает. Настроение у всех хорошее. — Как насчет благосостояния? Как тебе француженки, понравились? — Благосостояние нормальное. Кормили хорошо. У меня был третий стол. Вино, цыплята, кофе, сливки… Девицы замечательные. Вернее, так, либо уродина, либо красотка. Тут дело в косметике, я полагаю. Косметика достоинства подчеркивает, а недостатки утрирует… Держатся свободно, непосредственно. У них такие белые синтетические халаты, декольте… — Что значит — белые халаты? Ты в клинике работал? — Я не работал. Я дизентерией в Ницце заболел. День погулял и слег. — Значит, Франции практически не видел? — Почему? У нас был цветной телевизор. — Не повезло тебе. — Зато я отдохнул. — Привез что-нибудь интересное? Сувениры, тряпки? — Слушай, — оживился Левин, — я уникальную вещь привез. Только отнесись без ханжества. Ты же врач. Сейчас достану. Я его от Вовки прячу. — Что ты имеешь в виду? — Лидка, я член привез. Каучуковый член филигранной работы. Ей-богу. Куда же он девался? Видно, Галка перепрятала… — Зачем это тебе? — Как зачем? Это произведение искусства. Клянусь. И Галке нравится. — Как таможенники не отобрали? — Я же не в руках его тащил, я спрятал. — Куда? Ведь не иголка… — Я одну даму попросил из нашей лаборатории. Женщин менее тщательно обыскивают. И возможностей у них больше. Физиология более… укромная… — Ты как ребенок. Поговорим лучше о деле. — Сейчас я кофе принесу. На столе появились конфеты, вафли и лимон. — Сгущенное молоко принести? — Нет. Рассказывай. — Чего рассказывать? Я занимаюсь моделированием химических реакций. Одно время исследовал канцерогенез асбестовой пыли… — Ты мне скажи, рак излечим? — Рак кожи — да. — А рак желудка, например? — Лидочка, полный хаос в этом деле. Миллиграмм канцерогена убивает лошадь. У любого взрослого человека на пальце этих самых канцерогенов — табун отравить можно. А я вот курю и тем не менее — жив… Дым, в свою очередь, тоже… Не записывай. Рак — щекотливая тема. Запретят твою передачу. — Не думаю. — Что, я с журналистами дела не имел?! Обратись к терапевту, у них благодать. Соцобязательства каждый месяц берут… Ты позвони в свою контору, согласуй. Агапова позвонила Нине Игнатьевне. Та перепугалась. — Лидочка, рак — слишком печально. Порождает отрицательные эмоции. Ассоциируется с небезызвестным романом. Мы ждем чего-нибудь светлого… — Рак — это проблема номер один. — Лидочка, не упрямьтесь. Есть негласное распоряжение. — Что ж, — вздохнула Лида, — извините… — Куда ты? — удивился Левин. — Посиди. — Я, в общем-то, по делу зашла. |