Онлайн книга «Снежная королева»
|
Из гостиной доносится голос Пинга: – Полночь через минуту! – Давай здесь останемся, – говорит Бет. – Нас найдут. – А мы их прогоним. – Конечно. Внезапно Тайлер начинает рыдать. Тихо, судорожно, словно давясь слезами. – Все хорошо, мой мальчик. Все хорошо, – утешает его Бет. Тайлер позволяет ей себя обнять. Говорить он не может. Приступ плача застиг его врасплох. Ему страшно, разумеется, ему страшно за Бет – ремиссия, такая неожиданная, такая необъяснимая, запросто может пройти таким же непостижимым образом, каким настала. Им обоим это известно. Однажды они даже поговорили на эту тему и больше решили к ней не возвращаться. А еще он оплакивает свадебную песню, которую спел Бет больше года назад. И почему только у него не получается забыть (не говоря уж о том, чтобы простить себе), что песня была плоха, хотя все вокруг уверяли, что это лучшее из всего им написанного? Да-да, конечно. Песня достаточно прочувствованная и искренняя, чтобы выжать у слушателей слезы, но ведь сам Тайлер понимает, что она скорее сентиментальна, а не пронзительна. Он сам виноват, что потерпел поражение. Сейчас он с содроганием вспоминает, что оставил осколок в сердце, выкинув упоминание, что тот ледяной; что чуть было (он старался забыть, как и почему такое могло случиться) не срифмовал с тобою наш торжественный зарок и обитый красным бархатом возок. Ему не хватило времени, не хватило таланта, и получилась баллада, подходящая к случаю, всех присутствовавших устроившая, – симпатичная вещица, а не выкованное из бронзы произведение искусства, в котором сплавились бы воедино темы любви и смерти, которое стали бы петь и после того, как воспетые им возлюбленные превратятся в прах. Получилась песня на случай. Слушатели, конечно, были в восторге, но даже тогда, когда он ее пел, а Бет стояла, вся дрожа (она была совсем слабой в те дни, кожа – того же водянисто-белого оттенка, что и шелк ее платья), сгорая от любви к нему, – даже тогда ему было понятно, что он всего лишь менестрель, что на голове у него не золотой венец и не лавровый венок, а шляпа с пером и что в песнях о любви он поднаторел потому, что исполнял их за деньги по всей стране, они звучат у него убедительно благодаря большой практике, он так привык симулировать любовь на потребу посторонним, что не способен теперь ни на что, кроме симуляции, даже когда поет о собственных чувствах. Единственным доступным ему музыкальным языком сделался язык убедительного притворства. Песня удостоилась положенных похвал, но испонителя-то не обмануть. У Тайлера много причин для слез, в том числе понесенное им поражение, худшее из возможных поражений, худшее, поскольку тайное, ведь все вокруг убеждают его, будто песня о любви к Бет – это удача, победа, сокровище, которое он так долго искал. – Все хорошо, – повторяет Бет. Тайлер так и не избавился от той соринки, залетевшей в глаз, от этого мелкого соблазна плоти… – Двадцать, девятнадцать, восемнадцать… – доносится из гостиной. В гостиной царит мечтательная нервозность. Где все? На месте только Пинг, Нина и Фостер. – Семнадцать, шестнадцать… – считает Фостер, глядя на карманные часы. А сам тем временем пытается понять, куда запропастился Тайлер. Пинг спрашивает про себя: Фостер, сегодня ночью это наконец произойдет? Нина мысленно говорит: прости, Стивен, сама не знаю, что у меня было в голове, сразу после полуночи я тебе позвоню. – Пятнадцать, четырнадцать, тринадцать… Появляется Эндрю, он ссутулился и свесил руки, изображая обезьяну. Почему он до сих пор здесь? Как Лиз его терпит? Красавец знойный, не поспоришь. Совершенно беспомощный, а ей нравится верховодить. А потом, ей много лет, и это ее напрягает. Трахается он наверняка гениально. И материнская привязанность, надо было ей в свое время ребенка родить. Она решила, что ли, что разницы между этими парнями никакой и нет смысла от одного к другому метаться? А он красив, чертовски красив. Тоскливо ей с ним, поди, до смерти. Она что, не понимает, как смешно рядом с ним выглядит? Устает, должно быть, от него. А может, он совсем другой, когда они вдвоем, без посторонних? – Двенадцать, одиннадцать, десять… – Где Лиз? – спрашивает Пинг. – Уже идет, – отвечает Эндрю. Фостер готов, ведь не молод уже, а я так давно в него влюблен. Ну зачем я все это на Стивена вывалила, надо научиться держать себя в руках. Тайлер, где ты? Зачем я все это вывалила, не молод уже, где ты? – Девять, восемь, семь… В спальне Лиз говорит Баррету: – Мы ведь оба считаем, что это плохо, что у Тайлера в тумбочке хранятся наркотики? – Да. Оба считаем. – Ты с ним поговоришь? – Ага, наверно. В смысле, придется, да? – Кроме тебя некому. Она поеживается, складывает руки на груди. – Мы оба видели свет, – говорит Баррет. – И ты и я. – Мы видели самолет. Облачко космического газа. – Ну нет. – А что тогда? – спрашивает она. – Шесть, пять, четыре… – Надо идти. – Знаю, – говорит он. Но никто из двоих не двигается с места. – Три, два… Баррет умоляюще смотрит на Лиз. – Один. Тайлер и Бет жадно целуются. Тайлер дыханием входит в нее и одновременно вдыхает ее в себя. Происходит обмен некой силой, Тайлер не понимает, то ли он передает ей поцелуем собственное здоровье, то ли ее чудесно возвращенным здоровьем наполняется сам. Но это и неважно. Тайлер решает, что сейчас важно другое. Она прижалась к нему, они вместе, на дворе 2006 год. – Упс, – говорит Лиз. – Двенадцать. – С Новым годом. Они с Барретом торопливо целуются. – Ты поняла, что твоим первым словом в новом году было “упс”? – Давай и это считать знамением. Пинг, Фостер и Нина целуются, радостные, как дети. С Новым годом! Они обнимают друг друга, с улицы доносятся крики и треск петард. Эндрю держится в стороне. Нина (ну почему всегда я, почему все приходится делать женщине?) подзывает его к остальным. – С Новым годом, Эндрю, – говорит она. – С Новым годом, – отзывается он с глуповатым радушием бортпроводника, но остается где стоял, неподалеку от двери. Почему он до сих пор здесь? – Надо пойти найти Эндрю, – говорит Лиз. – Надо. Но секунду спустя Эндрю появляется на пороге и, как Годзилла по Токио, напролом устремляется к Лиз с Барретом. Он совсем не зол, во всяком случае на вид. Просто двигаться предпочитает по прямой, не обходя препятствий. |