Книга Падшая женщина, страница 72 – Эмма Донохью

Мэри рассеянно кивнула.

— Я могу дать тебе хорошую книгу, как раз об этом, — предложил он.

— Где мне взять время на книги? — Ее губы дрогнули в улыбке.

— А вот это уже невежество! — с укором сказал Дэффи. — Так называемое женское образование в наши дни ужасающе несовершенно. Я заметил, что у тебя выдающийся ум…

— Именно, — перебила Мэри. Ее черные глаза ехидно блеснули. — Поэтому я могу думать сама, а не повторять премудрости из книг.

Над их головой пролетела ворона. Мэри задрала подбородок и проводила ее взглядом.

Дэффи произнес какое-то слово, осторожно и выразительно, словно пробуя его на вкус.

— Прошу прощения?

— Так мы называем ворону по-валлийски.

— Какая ерунда, — презрительно заявила Мэри. — Ты вычитал это в книжке?

— Нет, слышал от бабушки.

Мэри посмотрела на растрепанную птицу — она уселась на куст неподалеку.

— Не сказать, что красавица, а? — пробормотала она.

— Да, но вороны — умные и сообразительные птицы.

— Грязные и надоедливые.

Дэффи снова покачал головой, удивляясь тому, как мало она знает.

— Конечно, любая ворона обязательно украдет то, что блестит, но при этом у них прекрасное чувство юмора — хочешь верь, хочешь нет. И еще они знают всякие штуки.

— Какие еще штуки?

— Когда пойдет дождь, например.

Мэри закатила глаза.

— И говорят, они могут предсказывать будущее. Не сказать, что я в это верю… но я читал, что одна ворона прожила целых сто лет.

— В книгах полно врак, — засмеялась она.

Ворона подлетела поближе, словно хотела послушать, как ее хвалят. Она устроилась на изгороди, ухватив ее когтистыми лапами, — как будто объявила ее своей собственностью — разинула клюв и испустила хриплый крик.

— Кстати, ворон убивать нельзя, — сказал Дэффи.

— Но фермеры убивают, разве нет?

— Иногда… но считается, что это дурная примета. Она может вернуться ночью, когда ты будешь спать, и выклевать тебе глаза.

Мэри снова засмеялась, но он расслышал в ее голосе нотки страха.

— Это совсем не такие вороны. Я видела воронов в Тауэре, в Лондоне — это огромные страшные птицы, с изогнутыми клювами.

— Ты забыл, что я из Лондона, парень, — передразнил Дэффи.

Так она сказала в самый свой первый день в Монмуте. Было трудно заставить Мэри Сондерс покраснеть, но он мог поклясться, что сейчас ее скулы немного зарумянились.

— Конечно, если прожить всю жизнь в забытом богом углу, то сложно себе представить, что ты теряешь, — высокомерно произнесла она и, не давая ему возразить, продолжила: — В Лондоне есть такие вещи, для которых у тебя даже слов не найдется, несмотря на всю твою ученость и все твои книжки! Там… стены в комнатах обиты такими шелками и атласами, что ты и вообразить не можешь!

Дэффи вдруг нагнулся, сорвал маленький хрупкий белый цветок и протянул его Мэри.

— Анемона, — сказал он и заставил ее несколько раз повторить название, пока она не произнесла его правильно. — Найди мне шелк, который будет нежнее этих лепестков.

Мэри скривила губы.

— Мы с миссис Джонс можем вышивать самые прекрасные цветы на свете, и нам не надо искать их в грязи.

— Пфф! — фыркнул он. — Скучные плоские цветочки — вот что вы вышиваете. И все одинаковые. Это не природа.

Она пожала плечами. Ее косынка немного развязалась, и было видно сливочно-белую тонкую ключицу.

Дэффи рвал все новые и новые цветы и складывал их ей в передник. Дрёма, розовая и атласная, словно изнанка губ. Дубровка, собранная из маленьких пушистых сине-лиловых иголочек. Вика — каждый цветочек будто крохотный капюшон. Кукушкин цвет — незаметное, бледненькое создание. Хотя некоторые называют его горицвет, заметил Дэффи. А еще — зорька.

— Для чего ему три имени? — спросила Мэри.

— А для чего тебе три платья?

— Ты, видимо, смеешься надо мной. — Мэри уставилась в передник и зашевелила губами. — Девять.

— Цветков?

— Платьев. Это если считать юбку и корсаж как одно целое.

Дэффи присвистнул:

— Откуда у тебя такое приданое?

Она немного порозовела.

— Большую часть я купила в Лондоне, по дешевке.

— И зачем тебе все эти платья, — поддразнил он, — когда полевые цветы прекрасно обходятся без них?

— А! — презрительно бросила она.

Это восклицание она позаимствовала у хозяйки, Дэффи заметил это еще раньше.

— Жалкими бы мы были существами, если бы расхаживали голыми.

На мгновение перед ним возникло видение: Мэри Сондерс, совершенно обнаженная, поднимается вверх по холму Кимин. Дэффи потряс головой.

— Взять хотя бы хозяина, — сказала Мэри. — Ему, например, не нужны даже две ноги.

— Мистер Джонс — удивительный человек. Замечательный, — серьезно сказал он. — Суметь пережить такое несчастье, будучи еще мальчиком, — вот что я называю сильным духом.

— Значит, он для тебя образец для подражания? — Кажется, она снова принялась его поддразнивать. — Ты мечтаешь стать одноногим корсетных дел мастером и жениться на портнихе, как и он?

Дэффи почувствовал, что краснеет, хотя и сам не знал почему. Его шея под шейным платком стала совсем малиновой.

— Миссис Джонс, она… лучшая из женщин. Когда я был маленьким — а отец ведь был таким растяпой, — она нас просто спасала. Она приходила в наш грязный дом с корзиной еды и чистым бельем, и у отца прояснялось лицо, как будто он видел перед собой ангела.

— Может быть, он был в нее влюблен? — спросила Мэри. — Он говорит о ней очень восторженно, — хитро добавила она.

Дэффи остановился.

— Ты хочешь сказать, когда он овдовел? — озадаченно спросил он.

— А может быть, еще до этого, когда они все были молодыми. Кадваладир ведь долго не женился, не так ли? Только через много лет после того, как миссис Джонс вышла замуж. И потом, когда твоя мать умерла, он не стал приводить в дом вторую жену, хотя, видит бог, вы нуждались в помощи, верно?

— Верно, — неохотно пробормотал Дэффи.

— И если твой отец в самом деле был влюблен в миссис Джонс, — оживленно продолжила Мэри, — это объясняет, почему он так не хотел, чтобы ты работал на мистера Джонса. — Она как будто рассказывала историю из книги.

— Вовсе нет, — вяло возразил Дэффи. Мысли у него в голове вдруг сделались густыми и вязкими, как грязь. — Отец думает, что таверна…

— К черту таверну! — Черные глаза Мэри сияли. — Это же чистой воды ревность! Он не может пережить, что ты прислуживаешь человеку, отнявшему у него женщину, которую он любил.