Онлайн книга «Темная комната»
|
Он приехал сюда тридцать лет назад, работал, как вол, копил деньги, чтобы перевезти к себе жену и детей. Его семья, его корни в далекой стороне, но работа, круг общения, внуки – все в Германии, все – в пяти минутах езды друг от друга. Минин отец говорит: «Я турок, этого не изменишь». Германия – страна расистская, этого не изменишь. Это не претензия с его стороны. Он говорит это не для того, чтобы мне стало неловко. Михаэль успокаивает себя и все-таки не знает, куда себя деть. Он сидит с яблочным соком в одной руке и печеньем в другой, зажатый с трех сторон. Отец Мины смотрит на него и улыбается. – Миха, сынок, страна, в которой мы живем, и хорошая, и плохая. * * * Они меня любят, Минины родители. Любят моих родных. Они хотят, чтоб мы поженились. Ее мать мне сказала. Она попросила меня поговорить об этом с Миной, но Мина отказала. Этим вечером Михаэль спросил ее снова, когда они шли домой через парк. – Нет. Улыбнувшись, она взяла его за руку. – Я не хочу выходить замуж. Ты же знаешь. Михаэль все время ее спрашивал, и она всегда отказывала. Но теперь это беспокоит его не так, как прежде. – Ты турчанка или немка, Мина? – О боже. Именно об этом отец говорил на кухне? Я просто уверена. – И все-таки мне интересно. Могла бы ты определить, немка ты или турчанка? – С точки зрения гражданства или с точки зрения меня самой? – Тебя, разумеется. Забудь о гражданстве. – И то и другое. И турчанка, и немка. Все вместе. Хохочет. – А в первую очередь? Немка или турчанка? Мина смотрит на него. Под деревьями темно, но Миха видит, что она улыбается. – Обещай, что не скажешь моему отцу. И моим братьям. – Обещаю. – Немка. Немка-турчанка: Опять хохочет. – Представляешь, какое было бы у отца лицо, услышь он такое? На первом же самолете – в деревню и замуж за первого попавшегося кузена. – Даже так? – Во всяком случае, это бы ему не понравилось. – Нет. – А ты как думаешь, кто я? – Немка-турчанка. Она кивает с довольным видом. И Миха кивает. Но про себя думает: «Турчанка-немка», – и это его беспокоит. Это беспокоит его и наутро, когда он выходит из дома. * * * Следующие две недели Михаэль ежедневно после школы ходит в библиотеку. Мине говорит, что готовит учебную программу на будущий семестр. Он боится ей сказать, чем занимается на самом деле. Вдруг он найдет деда Аскана в одной из книг, вдруг бросит все прежде, чем найдет его? Он молчит и по той, и по другой причине. По обеим сразу. Waffen SS. Элита армии. Герои передовой. У Михаэля целый список их побед: Демьянск, Харьков, Курск. На листах воображаемых карт в голове Михаэля появляется все больше имен, новых дат и связей. Но с ними удлиняется и список преступлений. Oradour, Le Paradis. Еще тогда, когда они уничтожили варшавское гетто. Теперь он читает систематично, не так беспорядочно, как прежде. Он изучает книги так же, как вычерчивает в уме свои воображаемые карты: читает сноски, находит ссылки на другие книги, статьи, смотрит по каталогу. Если они есть в наличии, читает. Если их нет, вносит в отдельный список, чтобы потом, когда-нибудь, поискать в других библиотеках. У него скопилась уже стопка блокнотов. На фотографии тяжело, мучительно смотреть, и все-таки Миха нарочно их отыскивает. Целая обойма улик – вклейка посередине книги. Описания, объяснения бледнеют рядом с тем, что раскрывают снимки. скулы нос лоб манера держать сигарету (прятать ее в ладонь) Миха не находит дедова лица. Молодой Аскан Белль. Все – молодые немцы с автоматами и евреи – кажутся на него похожими и ни один не похож по-настоящему. * * * Луиза старше. Она помнит опа лучше меня. – Он был пьяница. Орал, бил стекла, гадил в постель. – Ты это помнишь? – Не я. Танта Инга. Бернт рассказывал ей, а Инга мне. С нами он был милый. Картинки рисовал. Танцевал со мной, учил вальсировать. Я думала, что он замечательный дедушка, я его любила. – Я тоже. – Ома до сих пор его любит. * * * По дороге домой, пару дней спустя после разговора с Луизой, Михаэлю припомнилось одно утро двадцатилетней давности. Опа в незастегнутом жилете стоит посреди коридора. Мне, должно быть, лет пять или шесть. Семейный завтрак. Все сидят за столом, переговариваются, ждут, когда опа спустится. Он стоял тогда в коридоре. Неподвижно стоял, но кивал головою. Я стоял в дверях кухни. Я думал, он мне кивает, но нет. Меня он заметил чуть погодя. Помнится, у меня в руках был горячий пирожок. Опа вытянул руку, она дрожала, как и голова. Сказал: – Иди садись, детка. Кушай. Опа вошел вслед за мной в кухню и сел напротив меня. Домашние громко переговаривались, их голоса оживились еще сильнее, когда он поднял бокал. Я тоже поднял свой бокал с соком и увидел, что рука моя не дрожит, а голова не кивает, не то что у деда. Стакан у него был двое больше моего, но он опустошил его быстрее, чем я успел пригубить свой сок. Мутти разрезала мой пирожок, и я повытаскивал начинку. Хлеб был горячий, и я катал из него шарики. Опа сидел неподвижно и вскоре перестал кивать. Приподнял руки и держал их над тарелкой, а потом ома намазывала ему маслом хлеб, а он застегивал жилет. * * * Миха ведет Мину к бабушке. – Понимаешь, она любит, когда мы вместе. – Здорово, Миха, правда. Я обожаю твою бабушку. Мине в своей больнице все время приходится иметь дело со стариками. Михе нравится голос, каким она с ними разговаривает: заговорщицкий, как будто знает их много лет. Болтают, как заправские друзья, покуда она терпеливо приводит в действие старческие руки-ноги. Нравится ему и как реагирует ома: легко и ласково, с явным удовольствием. Ома прогуливается с Миной вдоль стены, показывает ей рисунки опа; Миха ходит следом. Рисунки убраны в рамки и развешаны в точности так, как висели в старом доме. В точности так, как висели и в прошлый раз. Но Мина ведет себя так, будто видит их впервые, и будто она была знакома с Михиным опа. |