Онлайн книга «Факультет патологии»
Но они отвечают мне, не девочке: — Парень, у тебя закурить найдется? — голос вежливый, иначе не дал бы. Я достаю пачку и протягиваю ее левой рукой, чтобы правая была свободна. Он берет одну. — А для ребят? Я киваю. Он берет еще две. — У-у, фирменные, можно еще взять? — Как тебе хочется. И я как бы отодвигаю Наташу чуть-чуть назад, за себя, правой рукой. — Ну, ладно, не буду тебя грабить, понимаю — дорого стоят, итак, три взял. И они расступаются. Я беру ее за руку и провожу между ними, как бы прикрывая, и сзади чувствую это вечное проклятое беззащитное место — спина, и ее оголенность. Мы проходим между ними и не ступаем двух шагов, как я слышу: — Парень! — Иди вперед, — резко тихо говорю я, — и не оборачивайся. Я поворачиваюсь. — Спасибо большое… за сигареты. — Пожалуйста, — выдыхаю я. Она стоит и не двигается, а только смотрит на меня. Мы опять идем. — Я что, Наташа, непонятно сказал идти вперед и не оглядываться? — А ты считаешь, что ты всегда прав? — шутит она. И тут я взрываюсь: — Ну, позволь мне хотя бы в этом делать так, как я считаю, — и не вмешивайся в дела, которые я знаю, как кончаются и что случается, а ты — нет, ясно?! — Хорошо, хорошо, Саша, только не кричи, успокойся. Ведь ничего не случилось. — Но в следующий раз, когда я говорю, — надо делать! — (Или тебе приятно было смотреть, как меня раком ставили бы и отделывали.) Она целует меня, я успокаиваюсь. Я перенапрягся. Я же понимаю, что просто так ребята не останавливают — закурить. — Ничего не случилось только потому, что я трусливый и сделал все, как мальчики хотели. — Да, только глаза у тебя сузились, как у ненормального. Я думала, сейчас не сдержишься и… — Как же ты это в темноте заметила? — улыбаюсь я, успокоившись. — Я наблюдательная. У тебя учусь. Хорошо, что ты сдержался, они всегда с ножами ходят… С ножами, Господи, если б кто знал, через сколько я ножей прошел, от подбородка до колена. — А ты всегда такая смелая? «В чем дело, мальчики», — мне это обалденно понравилось. Вот, думаю, есть девочка, которая защитит меня, заступится. — Нет, я не такая смелая, но ведь нужно же было что-то сказать, чтобы показать, что их не боятся. Как будто бы это кого-нибудь волновало. — Ты мое солнышко… — я впервые называю ее так. — Это правда?.. — Нет… просто ты мне нравишься. Мы горячо целуемся. — Наташ, что это сладкое у тебя на губах? — Гигиеническая помада, специальная. — Я не знал, что ты губы красишь. — Обычно нет, но после твоего поцелуя… Я смеюсь и понимаю теперь, что она мне тогда показывала. Мы идем по площади Киевского вокзала, а я решаю философскую дилемму материального сознания следующего плана: сколько мне мама могла положить в карман; есть бумажки рубль, три, пять, десять и так далее. Рубль она, конечно, не положила, даже если и три, то на два счетчика хватит, хотя в центр могут и без этого повезти, а пять — уж тем более достаточно. А если она брала у отца (такой возможности не отрицаю я), то у того только пятерки и десятки, он другие купюры не любит. В любом случае — получается, думаю, направляясь к стоянке такси. Но не могу же я при ней вытащить бумажку и смотреть: сколько денег у меня. Мы садимся в такси и целуемся до горячести в голове. По крайней мере, моей… Она изумительно целовалась… вернее — целовала меня. Такси останавливается у моего дома. — Мне выйти или я могу наблюдать, как ты будешь расплачиваться? Щелкает счетчик под рукой таксиста. — Как ты заметила? — удивительно. — Я же сказала, что учусь наблюдательности у тебя. Мне это нравится. Я лезу в карман, и мне становится нехорошо: в кармане ничего совершенно нет, там пусто. — Что случилось, Саша? — Наташ, я, кажется… — У меня не поворачивается язык, неужели ж я потерял, вот идиот, в двадцать один год не научился не терять деньги. Но где?! Так, мама мне засунула правой рукой в левый карман пиджака, он накладной… И тут до меня доходит: ребята. Она стояла справа, а двое слева и один отвлекал сигаретами. Пиджак был расстегнут, не касался, я не почувствовал, — хорошо, я бы сказал, классно! Я сижу и размышляю, виртуозно сработано: я люблю искусство, любое. — Саша? — Да, Наташ. Я… ты мне можешь занять? — Какие ты слова говоришь! — Она быстро достает из сумочки из кошелька несколько сложенных красных десяток и, не глядя, протягивает ему одну из них. Мне нравится, как она это делает. Он мнется, он ожидает, — таксисты никогда не мнутся, — и держит десятку в руке. — Возьмите половину. Я раскрываю рот, а она говорит: — Этого достаточно? — Нет, это больше чем достаточно, три рубля хватит. Мы договаривались с молодым человеком на два счетчика. Обалденный таксист. До чего ж мне перед ней неудобно, я, по-моему, весь гранатовый от стыда. Она берет сдачу у ненормального таксиста, и мы выходим. То ли она так красива, что даже им нравится, так как общеизвестно, для таксиста нет ни святого, ни матери, ни женщины, а только три рубля. — Ты потерял что-то, да? Ты расстроился? — Нет, я не расстроился. И не потерял, кажется. Я рассказываю ей, и мы смеемся. Я вхожу в квартиру и включаю свет. Она просит меня отвернуться и раздевается. Я еще раз, на всякий случай, заглядываю в пустой карман: не показалось ли. Но плохое никогда не кажется — оно всегда реально. И вдруг раздается звонок, звенящий так, что у меня чуть не начинается тик левого глаза. Я снимаю трубку и молюсь Богу, что соседей нет до понедельника. — Санечка, это я, — это мама. — Мама, что случилось?! — Я думала, это важно, и она будет искать. — Что искать, кто она? — Наташа забыла в ванной флакон очень дорогих французских духов, а я знаю, сколько они стоят, и боялась, что она будет переживать. — Не будет, я заберу как-нибудь. Это все? — Нет, и еще, что странно, он запечатанный. Как же она тогда ими пользовалась? |