Онлайн книга «Уроки милосердия»
— Ничего себе! — присвистнул я. — Где ты это снял? — Она моя двоюродная сестра. — Анжелина Джоли твоя сестра? — удивился я. — Нет, — ответил Шимран. — Но моя сестра похожа на нее как две капли воды, разве не так? Опознание часто с треском проваливается, это самое слабое звено в доказательной базе обвинения. Именно поэтому анализ ДНК постоянно отменяет обвинительные приговоры насильникам, которых опознали жертвы. Варианты черт лица весьма ограничены, а человек склонен допускать ошибки в своих оценках. Для тех, кто работает на Министерство юстиции, это большая проблема, особенно когда пытаешься провести опознание непосредственным свидетелем преступления. Трость Минки висит на краю стола, где стоят стеклянная чашка с чаем и пустая тарелка. Я сижу рядом. Дейзи, сиделка, стоит, скрестив руки на груди, в дверях кухни. — Вуаля! — восклицает Сейдж и кладет на блюдо идеально выпеченную булочку. Сверху на ней узелок. Поверхность украшают кристаллики сахара. Я должен подождать, пока Минка ее разломит, чтобы узнать, что внутри корица и шоколад, — именно такую булочку когда-то пек для нее отец. — Я подумала, что ты скучаешь по булочкам, — говорит Сейдж. Минка охает. Вертит крошечную булочку в руках. — Ты испекла? Но как… — Догадалась, — признается Сейдж. Когда она успела ее испечь? Наверное, утром, после встречи с Джозефом. Я не свожу глаз с лица Сейдж, когда ее бабушка разламывает булочку и кусает. — Точно, как пек папа, — вздыхает Минка. — Как я их запомнила… — На вашу память я и рассчитываю. — Я чувствую, что настал подходящий момент. — Знаю, вам нелегко, я очень ценю ваше согласие. Вы готовы? Я жду, когда Минка посмотрит мне в глаза. Она кивает. Я раскладываю перед ней фотографии восьми нацистов — военных преступников. Женевра превзошла себя и в скорости, и в щепетильности. Фотография Райнера Хартманна — та, на которую чуть раньше смотрела в досье Сейдж, — лежит слева в нижнем ряду. Еще четыре фотографии в верхнем ряду и три рядом. На всех снимках мужчины приблизительно одинаковой внешности, в одинаковых нацистских формах. Таким образом я прошу Минку сравнивать яблоки с яблоками. Если бы фото Райнера было единственным снимком человека в форме, опознание можно было бы считать предвзятым. Сидящая рядом с бабушкой Сейдж тоже смотрит на разложенные снимки. У всех немцев одинаково зачесанные на пробор гладкие светлые волосы, как у Райнера Хартманна. Все смотрят в одну точку. Они похожи на молодых актеров фильмов сороковых годов — гладко выбритые, с решительными подбородками, просто красавчики. Вот только фильмы ужасов были документальными. — Необязательно среди них есть снимок человека, которого вы встречали в лагере, Минка, но мне хотелось бы, чтобы вы внимательно взглянули на лица. Возможно, какое-то покажется вам знакомым… — Мы не знали их по именам. — Это не важно. Она проводит пальцем над всеми восемью снимками, как будто нацеливает в лоб каждого пистолет. Это игра моего воображения или она задерживается над портретом Райнера Хартманна? — Слишком тяжело, — признается Минка, качая головой. Отодвигает разложенные снимки. — Больше ничего не хочу вспоминать. — Понимаю, но… — Вы не понимаете! — перебивает она. — Вы не просто просите меня указать на снимок. Вы просите проделать дыру в плотине, потому что вам хочется пить, даже если в процессе этого я сама утону. — Пожалуйста, — молю я, но Минка закрывает лицо руками. Мýка на лице Сейдж еще сильнее, чем у Минки. Это и есть любовь, верно? Когда тебе больнее видеть страдания другого, чем страдать самому. — Мы закончили! — заявляет Сейдж. — Прости, Лео, но я не могу подвергать бабушку этому испытанию. — Пусть она сама примет решение, — предлагаю я. Минка уже отвернулась, погрузившись в воспоминания. Дейзи, которая, словно ангел мщения, мечет в меня громы и молнии, подбегает и обнимает свою хрупкую подопечную. — Хотите отдохнуть, миссис Минка? Похоже, вам необходимо прилечь. Она помогает бабушке Сейдж встать, протягивает ей трость, ведет по коридору. Сейдж, которая глядит им вслед, кажется, будто ее рвут на части. — Я не должна была тебя сюда приводить, — шепчет она. — Сейдж, я видел подобное и раньше. Увидеть своего обидчика — это шок. У других узников была такая же реакция, но они смогли собраться и провести законное опознание. Знаю, она более полувека прятала в себе эти чувства. Я понимаю. Вижу, что больно отдирать пластырь от раны. — Это не пластырь, — возражает Сейдж. — Ты режешь по живому без анестезии. Мне, если честно, плевать, через что прошли остальные узники концлагерей. Меня волнует только бабушка. Она вскакивает и бежит по коридору, я остаюсь один с подборкой фотографий. Я смотрю на снимки, на лицо Райнера Хартманна. Ничто не указывает на то, что внутри скрывается чудовище. Недоеденная булочка лежит на тарелке, разломленная пополам, как разбитое сердце. Я вздыхаю и лезу в портфель, собираясь спрятать фотографии. Но в последнее мгновение передумываю. Беру тарелку с недоеденной булочкой и отправляюсь в спальню Минки. Делаю глубокий вдох, стучу. Минка сидит в мягком кресле, ноги уложены на оттоманку. — Сейдж, перестань суетиться, — сердито говорит она, когда Дейзи открывает мне дверь. — Со мной все в порядке! Мне она нравится — есть еще порох в пороховницах! Мне нравится, что в какой-то момент она твердая, как кремень, а в другой — мягкая, как замша. Именно это и помогло ей пережить самую страшную эру в истории. Уверен, именно поэтому она и живет. И это передалось ее внучке, даже если сама Сейдж об этом не подозревает. Обе вскидывают головы, когда я вхожу с булочкой и фотографиями. — Ты, наверное, шутишь… — бормочет Сейдж. — Минка, — говорю я, протягивая тарелку. — Я решил, что вы захотите ее съесть. Сейдж не поленилась и испекла ее, потому что верила: она вас немного успокоит. Именно этого я сегодня и добиваюсь. Нечестно требовать от вас воскрешать пережитое. Но и нечестно по отношению к вам продолжать жить в стране, где вам приходится ходить по одной земле, дышать одним воздухом с бывшими мучителями. Помогите мне, Минка, пожалуйста. Сейдж встает. — Лео, — сухо говорит она, — выйди отсюда немедленно! — Подожди, подожди. Минка делает знак, чтобы я подошел, и протягивает руку к фотографиям. Тарелка с булочкой стоит у нее на коленях. В руках она держит подборку снимков. Проводит по каждому пальцами, как будто имена мужчин написаны шрифтом Брайля. Медленно подносит палец к фотографии Райнера Хартманна. Дважды стучит по его лицу. |