Онлайн книга «Уроки милосердия»
— Это он. — Кто? Она поднимает голову. — Я же вам говорила. Мы не знали эсэсовцев по именам. — Но лицо вы узнали? — Я бы узнала его где угодно, — отвечает Минка. — Я бы никогда не забыла человека, который убил мою лучшую подругу. Мы обедаем у Минки сэндвичами с тунцом. Я рассказываю, как дед учил меня играть в бридж и как плохо у меня получалось. — Мы проиграли вчистую, — говорю я. — Поэтому, когда мы ушли, я спросил у дедушки, как должен был сдавать ему карты. Он ответил: «Так, как будто это делает кто-то другой». Минка смеется. — Однажды вы приедете, Лео, и мы сыграем в бридж. Я научу вас всем тонкостям игры. — Договорились, — обещаю я. Вытираю рот салфеткой. — И спасибо за… за все. Но нам с Сейдж, по всей видимости, уже пора. Она обнимает бабушку на прощание. Минка чуть крепче, чем обычно, прижимает внучку к себе — так, я видел, поступают все, пережившие ужасы войны. Как будто они боятся потерять то хорошее, что есть в их жизни. Я пожимаю ее прохладные и хрупкие, как опавшие листья, руки. — То, что вы сделали сегодня… Я даже не могу выразить вам свою признательность. Но… — Но это еще не конец, — договаривает за меня Минка. — Вы хотите, чтобы я явилась в суд и снова прошла эту процедуру. — Если вы готовы, то да, — признаюсь я. — В прошлом свидетельские показания выживших узников были невероятно важны. А ваши показания — это не просто опознание. Вы собственными глазами видели, как он совершил убийство. — Мне придется с ним встречаться? Я замолкаю в нерешительности. — Если не хотите, мы можем записать ваши показания на видео. Минка смотрит на меня. — Кто будет присутствовать? — Я. Историк из моего отдела. Оператор. Адвокат со стороны защиты. И, если пожелаете, Сейдж. Она кивает. — Это я смогу сделать. Но если мне придется с ним встречаться… не думаю… — Ее голос обрывается. Я киваю, уважая ее решение. Поддавшись порыву, на прощание целую Минку в щеку. — Вы настоящее чудо! В машине Сейдж набрасывается на меня. — Ну? Что дальше? Ты получил то, что хотел, так ведь? — Даже больше, чем необходимо. Твоя бабушка — золотая жила. Одно дело — опознать преступника и указать на лагерфюрера. Она сделала больше: рассказала нам подробности из досье этого эсэсовца, о которых никто, за исключением моего отдела, не знал. Сейдж качает головой. — Не понимаю. — Это может показаться нелепым, но в концлагерях запрещалось убивать заключенных, не совершивших ничего недозволенного. На немцев, нарушавших правила, накладывались письменные административные взыскания. Одно дело — застрелить узника, у которого не было сил подняться, но убить узника без всякой на то причины означало убить рабочего, а нацистам нужны были рабочие руки. Само собой разумеется, начальству было совершенно плевать на узников, оно только шлепало провинившегося офицера по рукам, но время от времени в личных делах эсэсовцев встречаются упоминания об этой дисциплинарной процедуре. — Я смотрю на Сейдж. — В деле Райнера Хартманна целый абзац посвящен тому, что он предстал перед комиссией за несанкционированное убийство заключенной. — Дары? — спросила Сейдж. Я киваю. — Вкупе с показаниями твоей бабушки это неопровержимая улика, что человек, которого она опознала, и человек, который утверждает, что он Райнер Хартманн, — одно и то же лицо. — Почему ты не рассказал мне о том, что это было в личном деле? — Потому что у тебя нет специального допуска, — отвечаю я. — И потому, что не хотел рисковать, не хотел, чтобы ты каким-то образом повлияла на показания бабушки. Сейдж откидывается на спинку сиденья. — Значит, он говорил правду. Джозеф… Райнер… Как его ни называй. — Похоже на то. Я вижу, как на лице у Сейдж отражается буря эмоций, когда она пытается примерить образ Джозефа Вебера на Райнера Хартманна. Почему-то, когда получаешь подтверждение своим догадкам, все воспринимается иначе. И Сейдж тоже борется, не хочет предавать человека, которого считала своим другом. — Ты правильно поступила, — уверяю я, — что обратилась ко мне. То, чего он у тебя просит, — не справедливость. Справедливость — вот она где! Она даже не смотрит на меня. — Ты его сразу арестуешь? — Нет. Я еду домой. Сейдж тут же вскидывает голову. — Прямо сейчас? Я киваю. — Нужно еще многое сделать, прежде чем двигаться дальше. Я не хочу уезжать. Если честно, я бы хотел пригласить Сейдж на ужин. Хотел бы посмотреть, как она печет что-то на скорую руку. Я просто хочу смотреть на нее. Точка. — Значит, ты едешь в аэропорт? — уточняет Сейдж. Неужели она расстроилась, когда услышала о моем отъезде? Что-то я не врубаюсь в ситуацию… У нее есть парень. Так уж получилось, что он женат, но главное, что Сейдж сейчас не ищет новых отношений. — Да, — отвечаю я. — Сейчас позвоню секретарше. Вероятно, есть какой-нибудь рейс в округ Колумбия в районе обеда. «Попроси меня остаться», — мысленно умоляю я. Мы встречаемся взглядами. — Раз тебе пора, наверное, нужно завести машину. Я вспыхиваю от смущения. Затянувшаяся пауза возникла не из-за невысказанных слов, просто двигатель не завели. Неожиданно у Сейдж звонит телефон. Она хмурится, ерзает на сиденье, чтобы достать трубку из кармана шорт. — Да, это Сейдж Зингер. — Ее глаза округляются. — Как он? Что случилось? Я… Да, поняла. Спасибо. — Она заканчивает разговор и смотрит на телефон в руке, как на гранату. — Звонили из больницы. К ним привезли Джозефа. Мы прятались под навесом сарая, где у Баруха Бейлера хранились дрова, и оттуда нам было все прекрасно видно: закованного в цепи Казимира на сбитом на скорую руку эшафоте и дикую ярость в глазах Дамиана, когда он кричал на юношу, да так, что брызгал слюной ему в лицо. Опьяненный властью, Дамиан обращался к жителям деревушки, собравшимся под ярко-голубым небом. Их капитан караула обнаружил не одного, а двух преступников. Значит, теперь они в безопасности? Могут продолжать жить своей обыденной жизнью? Неужели только я одна понимала, что это невозможно? Нет. Алекс это тоже понимал. Именно поэтому он попытался искупить грехи брата. — Друзья мои! — произнес Дамиан, простирая руки. — Мы сломили чудовище! — Гул толпы поглотил его слова. — Мы сейчас похороним упыря так, как его надлежало предать земле в первый раз: лицом вниз на перекрестке дорог, с дубовым колом в сердце. |