Онлайн книга «Игрек Первый. Американский дедушка»
|
Сергей Павлович Судаков в сердцах пообещал при случае отрубить мальчонке голову за кощунство. Девица с горящими глазами бесстыдно жалась к охальнику. Она была счастлива его счастьем. С освещенным заревом пожара вдохновенным лицом шлюха (в чем Сергей Павлович не сомневался) казалась персонажем из какой-то оперы. Эпическое действо требовало пения, а не обыденной стертой речи. Кто-то из сумасшедших, повинуясь естественному порыву, запел: «Эх, дубинушка, ухнем…» Это уже было нарушением общественного порядка. По знаку полковника Судакова безумца увезли. — Почему здесь столько сумасшедших? — раздражался Сергей Павлович. — Потому что все с ума посходили! — откликнулся здравомыслящий созерцатель. * * * Иные из наблюдателей обнаружили свое безумие только при виде пожара. Их воодушевление сублимировалось в сексуальное возбуждение, совладать с которым они не могли. Мужчины и женщины, впервые увидев друг друга в гибельном пекле, взявшись за руки, скрывались под сенью дерев. Пир во время чумы! — Ты счастлив, мой миленький? — вопрошала Алевтина красного от жара Игрека. — Чудо! Это чудо! Судакову померещилось, что молодые люди улетели. Так и вышло. Сделав два шага, Ведьма и Ангел упали в кусты. Ошалевшая Люся глядела на огонь в одиночестве. Душевнобольные бесновались возле нее, но девушка их не видела. Она переживала то, что лишь один мужчина смог ей подарить, да и то всего однажды. * * * Доктор Ознобишин на пожар припоздал. Когда Сизов сообщил ему, что горит Служба безопасности, Иннокентий Иванович подумал: «Симулирует шизофрению! Завтра же выпишу!» Первой, кого доктор увидел на пожаре, была Люся. Упираясь спиной в дерево, она сползла на землю. Тело ее, изломанное судорогами, затрепыхалось на газоне. «Эпилепсия! — удивился доктор. — Как бы язык не прикусила! Надо ей что‑нибудь вставить в рот». Ничего непристойного Ознобишин не имел в виду. * * * Вылетев из гнезда, Кукушка с меланхолическим видом куковала, сидя на корточках. Ей казалось, что через огонь она прикоснулась к вечности. Ознобишин насчитал, что кому-то Кукушка предрекла больше ста лет жизни. — Кому ты столько накуковала? — в изумлении спросил Иннокентий Иванович. — Всем! — Кукушка сделала широкий жест, обнимающий пространство. — Всему человечеству. — Спасибо, — растрогавшись, проговорил психиатр от имени человечества. 2. И себе самому Ознобишин не признавался в страхе, который овладел им при известии о пожаре: не его ли глюки запалили Службу безопасности? Иннокентий Иванович опасался, конечно, не банальных поджигателей со спичками и канистрой бензина. Мог ли кто‑нибудь из его питомцев воспламенить контрразведку на расстоянии? Таких талантов за ними не водилось, к сожалению. — И вы тут, доктор? — со злорадством проговорил кто-то за спиной. — Наверно, неспроста? Ознобишин обернулся. Раскрасневшийся близ огня полковник Судаков пылал ненавистью… К кому? Не к тому ли человечеству, которому Кукушка предрекала долгие лета. — Шел мимо, дай, думаю, посмотрю, что горит… Прикинувшись простачком, Ознобишин почему-то стал оправдываться перед полковником, от которого получал деньги на исследования. — Надеюсь, — многозначительно протянул Сергей Павлович. — Даже птица не гадит в свое гнездо! — А мы разве… — когда два человека думали об одном и том же, Иннокентий Иванович поражался. «Полковник думает обо мне лучше, чем я того заслуживаю, — признавался себе доктор. — Увы, у меня нет возможности нагадить в свое гнездо!» Когда к полыхающей контрразведке подкатил черный «мерседес» Коровко, Сизарь поспешно вспорхнул с насиженного места. — Григорий Ильич, она здесь! — Кто? — Душа вашей супруги! Погреться прилетела… Вдовец не скрыл раздражения: «Нигде от нее покоя нет!» — Пожар — это так эротично! — с придыханием шепнула ухоженная, дебелая дама лейтенанту Мухину. Пограничник перевел на нее блуждающий взор. — Вы со мной не согласны? Мухе почудилось, что ярко — красные губы тетки охвачены пламенем. — Чего? — Пожар — это очень сексуально! — в нетерпении прикрикнула дама на увальня. — Огонь похож на любовь! — Сколько невидимок… — потрясенно пробормотал Муха. — Почему их так манит огонь… — Не слышу! Вы про что? Невидящий взгляд пограничника прошел сквозь даму. — Они такие прыткие, вездесущие… — Вы про сперматозоиды? — Невидимки… — Зачем вам их видеть! — дама потеряла терпение. — Вы что, с микроскопом сексом занимаетесь! Не нужно думать о всякой чепухе! Считайте, что их нет! — Они есть… их много… Они меня узнали… — Вы сумасшедший! — дама с опаской отпрянула от пограничника. И наткнулась на Сизаря. — Пожар — это так эротично! — Даже души умерших занимаются сексом на пожаре! Дама и от этого глюка испуганно отпрыгнула: сплошные безумцы! — Оставьте меня в покое! — завопил Муха. — Я не ваш! Меня все видят! Меня можно руками пощупать! Нет, я не невидимка! Я могу пощупать кого захочу, а вы нет! — вряд ли пограничник понимал, что хватает докучавшую ему расфуфыренную тетку. Дама завизжала в ужасе: — Пошел вон, козел! — Видали! — торжествовал Муха. — А теперь вы ее схватите! Теткина пощечина показалась пограничнику нежней поцелуя. * * * Волны теплого воздуха от пожара докатились до двух обнаженных тел, белевших в кустах. Алевтина чувствовала, что каким-то образом причастна к празднику огня, восхитившему ее любимого. «Если б я была настоящей ведьмой, — горько вздыхала Тина, — каждую ночь устраивала бы ангелочку такие костры!» Когда влюбленные, охваченные непереносимым вожделением, упали на землю, девушка вновь испытала волшебное состояние: переселения душ. Произошло это почти сразу после слияния тел. От обычного оргазма случившееся было так же далеко, как свободное падение в воздухе от прыжка с парашютом. Всякий раз, когда подобное происходило с Ведьмой, она замирала от страха: «Сейчас разобьюсь!» Пожар обострил все ощущения. И свободного падения тоже. |