Онлайн книга «Упрямица»
|
Лусеро взялся за бутылку: – Разреши мне, донья, наполнить твой бокал. Разливая вино по бокалам, он произнес: – У моего родителя был отличный вкус, а красное вино вообще было его любимым. – У твоего родителя в последние годы не было денег, чтобы удовлетворять свои изысканные вкусы. Поэтому он пил все, что придется. У нее с языка чуть не сорвалась горестная жалоба, но было бы бесполезно обращать ее к дону Лусеро, ожидая от него сочувствия. При воспоминании о пережитых бедах, которые одна за другой обрушивались на нее, Мерседес даже ощутила горечь во рту. Он поднял бокал в безмолвном приветствии, не отводя от жены взгляда темных алчных глаз. – Пострадал не только наш знаменитый винный погреб, как я понял. Испарилось не только вино, но и кое-что другое… Хиларио успел мне поплакаться… Что случилось с нашей золотой посудой? – Она была продана, чтобы заплатить земельный налог. За посуду я получила хорошую цену на ярмарке в Эрмосильо прошлой весной. – Однако, как я вижу, ты сохранила изумруды. А как обстоит дело с другими фамильными драгоценностями Альварадо? – Я была вынуждена расстаться с самыми крупными камнями в счет долга твоего отца игорному дому в Соноре. И еще были затраты на лекарства и покупку племенного быка для стада. Прежнего закололи и зажарили хуаристы. Мерседес для храбрости отхлебнула порядочный глоток вина. Как бы ободряя жену, Лусеро заметил: – Папа был всегда расточителен, даже в лучшие времена. – Лучшие времена давно в прошлом. Он осушил бокал и наполнил его снова. – Я это знаю, поверь мне. Знаю очень хорошо. Мрачность, с которой он произнес эту фразу, озадачила Мерседес, но она не желала разбираться в его чувствах. Она сразу же пошла в наступление: – Ты такой же, как и он. – Ничего подобного! – резко возразил Лусеро, и в зрачках его темных глаз вспыхнули раскаленные угольки. – По крайней мере сейчас, – добавил он уже гораздо мягче, умеряя гнев. – Сейчас я не такой… Война заставляет мужчину взглянуть по-другому на свое прошлое и стать иным, если… ему удается выжить на войне. – Тебе это удалось! – Недаром боевые товарищи прозвали меня Фортунато – Удачливый. Второй бокал тут же последовал вслед за первым. – Не попросить ли Ангелину подать горячее прежде, чем ты расправишься с бутылкой? – спросила Мерседес. – Мудрое решение, – согласился он с улыбкой. Ангелина была тут как тут и мгновенно внесла тяжелый серебряный поднос, заполненный толстыми ломтями жареной свинины и обильным овощным гарниром, сдобренным пикантными специями и источающим кружащий голову аппетитный аромат. Девчонка Лупе следовала за ней с блюдом, полным свежеиспеченных лепешек. Пока прислуга возилась за сервировочным столиком, Лусеро взял Мерседес под руку и подвел к обеденному столу. – Позволь поухаживать за тобой… – Он отодвинул тяжелый стул, усадил ее поудобнее и с дьявольской грацией склонился над нею. – Твоя кожа, как и прежде, благоухает лавандой, – шепнул он, и его теплое дыхание коснулось ее обнаженного плеча. – Ты ошибаешься, Лусеро, это не лавандовая вода из Франции, а настой местных трав. Я их вырастила в саду, высушила и настояла. Это единственные духи, которые мне по средствам. «Зачем я так откровенна с ним? И почему так нервничаю?» – подумала она. – Вполне возможно, что война приносит не только беды, но и учит кое-чему полезному. И, надеюсь, фортуна скоро улыбнется нам. Он занял свое место во главе стола и подал знак Ангелине обслужить его. – Сомневаюсь, что фортуне будет дело до нас, пока длится эта бойня, а ей не видно конца, – произнесла Мерседес, отломив себе кусочек лепешки. Она знала, что все оставшиеся лепешки пойдут на праздничный ужин прислуге. – Раз я теперь дома, то займусь домашними делами, – заявил Лусеро. – Я договорюсь с комендантом французского гарнизона в Эрмосильо, чтобы он обеспечил охрану поместья. – Не делай этого! Французы только навлекут на нас ненависть бандитов, обитающих в горах, а когда солдаты уйдут, нам придется платить двойную цену за покровительство чужестранцев. – Ты стала очень расчетливой, Мерседес. – Мне пришлось научиться этому, оставшись одной… – Ты теперь не одна! – произнес он громко, чтобы его слова слышали служанки, наполняющие их тарелки. – Что ж, я готова принять от тебя помощь, хотя мало рассчитываю на нее. Слова жены заставили его поперхнуться первым же куском жаркого, отправленным в рот. До чего возросла ее гордость за эти годы, и чем, интересно знать, она так гордится? – Моя мать, а затем отец Сальвадор напомнили о моем супружеском долге. Я готов его исполнить немедленно. Как ты на это смотришь, дорогая? Нежное, искусно приготовленное мясо теперь у нее застряло в горле. Она с трудом проглотила этот кусочек. Трапеза с супругом оказалась тяжелым испытанием. – Мне не надо напоминать о моем долге. Я посвятила свою жизнь Гран-Сангре, работая наравне с пеонами, торгуясь с перекупщиками и давая взятки правительственным чиновникам. Я делала все, что положено делать мужчине. Я даже однажды поставила к стенке французского полковника… – И расстреляла? – Его брови в изумлении вскинулись вверх. – Обстоятельства заставили меня изучить, как пользоваться двустволкой Ле-Фуше твоего папаши. Не так уж трудно из отличного ружья поразить цель. – Но надо иметь мужество… – он, не скрывая любопытства, перегнулся к ней и уставился Мерседес в лицо, – …убить! Последнее слово повисло в тишине. – Я его пощадила. – Пощадишь ли ты меня, если я потребую того, что хочет мужчина от женщины? Или направишь дуло ружья в мою грудь? Он сжал ее руку в своей. Она не противилась. – Твои ручки такие маленькие и нежные – руки настоящей госпожи. Поэтому они и могут сделать из любого мужчины раба. Ты знаешь, на что способны твои ручки, Мерседес? Ответь мне… Она молчала, а он, вместо того чтобы заняться остывающей едой, начал рассматривать ее руки. Не было на них длинных заостренных ноготков, кожа на пальцах и ладонях была жестче, чем подобало женщине ее происхождения и положения. Все, что за годы его отсутствия обрушилось на поместье Гран-Сангре, оставило след на этих нежных руках. Изучение, которому Лусеро подверг ее руки, смутило Мерседес. Она не могла скрыть от него биение участившегося пульса. |