Книга Черновик, страница 82 – Сергей Лукьяненко

— Я же говорю — вдруг захотелось заглянуть. Шел мимо…

— Ну-ну, — кивнула Настя.

— К родителям ходил, — неожиданно для самого себя признался я. — Они меня не узнали. Они теперь одни… я был единственным ребенком. Отец постарел.

Настя отставила бокал и посмотрела на меня с неожиданным пониманием.

— Не переживай, Кирилл.

— Пытаюсь.

— Они у тебя живы. А у меня мать умерла два года назад. Отец пьет. Не могу ничего поделать, не слушает меня… Миша все обещал, что договорится с врачом-функционалом… но что-то не получалось. Теперь и не получится.

— Он вернется, — с наигранной уверенностью сказал я. — Обязательно.

— Нет, Кирилл. Он перепугался. Ему объяснили, что я связана с подпольем, работающим против функционалов в разных мирах. — Настя фыркнула. — Лестно, конечно, что нас так серьезно оценили.

— Иллан в Москве, — вспомнил я. — У моего друга.

— Я знаю, она звонила… Кирилл, что с нами будет?

— В смысле?

— Они же нас выследят. Функционалы.

— Выследят. — Я не стал спорить. — Настя, я думаю, что если вы с Иллан откажетесь от своих идей…

— Ну?

— Вас оставят в покое. У меня был разговор… про тебя в общем-то. Но я думаю, что Иллан тоже никто не будет трогать.

Настя кивнула, но ничего не сказала.

— Вы с Иллан были правы насчет Земли-первой, — продолжал я. — Я там был.

— Пятая дверь? — Она оживилась.

— Да. Это мир, откуда пришли функционалы. А все остальные — их экспериментальные площадки. Что будет, если создать мир теократии, мир с рабовладением, мир с усиленным развитием техники, мир без государств… Их это интересует. Больше им ничего от нас не надо. Так что можно спокойно жить. Выбрать ту Землю, которая нравится, и поселиться там.

— Как-то стыдно. — Настя неловко улыбнулась.

— У тебя возрастной максимализм, — сказал я. — Ну подумаешь, экспериментальная площадка! Все равно свобода невозможна. Кто-то из великих сказал, что нельзя жить в обществе и быть свободным от него.

— Это Ленин сказал.

— И правильно сказал. Робинзон — и тот был свободен только до появления Пятницы. — Я глотнул джин-тоника. — Нет, ты права, мне самому чертовски обидно. И, между прочим, в меня на Земле-один стреляли! Я ранен был. Чуть не сдох.

— Да? — Настя подозрительно на меня посмотрела.

— У нас все быстро заживает. Так что к этим сволочам у меня свой счет… и заигрывать с ними я не стану. Но и воевать с ними мы не можем. Ваши глупые детские налеты… чем кончились? Тем, что я положил этих мальчишек. Ну, даже захватили бы вы меня, или Феликса, или Цая… еще кого? Что с того? Пришли бы функционалы с Земли-один, сделали бы новых полицейских. Надрали бы вам уши. Кого в Нирвану, а кого и в расход.

Настя каким-то детским жестом потерла коленку. Спросила:

— Так что, ты с ними не воюешь?

— Нет. — Я покачал головой. — Плетью, знаешь ли, обуха не перешибешь. Я — пас. Я буду работать на своей таможне. А в окно на Землю-один стану выливать помои и показывать оскорбительные жесты — пока им не надоест и они не закатают башню в бетон снизу доверху. И… если ты хочешь… можешь у меня поселиться.

— Очень деликатное предложение стать содержанкой, — фыркнула Настя. — Что, я выгляжу шлюхой, да?

— Нет. Ты мне нравишься.

— Спасибо на добром слове. Нет!

— Что нет?

— Мой ответ «нет»! Я не собираюсь сидеть словно мышь под веником! Получится у нас с Иллан, не получится — все равно мы будем бороться! Лучше умереть стоя, чем жить на коленях!

Прозвучало это смешно, наивно, но абсолютно искренне. Я вздохнул. Кажется, спорить тут было бесполезно… И в этот момент от двери донеслось:

— Зря вы так, девушка.

Я повторил ту же ошибку, что передо мной совершили Настя с Михаилом. Дверь оставалась открытой, чем и воспользовался незваный гость.

Было ему лет сорок, и выглядел он совершенно невинно. Грузный, в сильных очках, с ощутимой залысиной. В руках он неловко сжимал мокрую шляпу — вы часто видите на улицах людей, которые носят шляпы? Простенький серый костюм в брызгах дождя, заляпанные грязью ботинки и плохо завязанный галстук довершали картину. Такими бывают школьные учителя из числа старых холостяков, живущих с мамой и монотонно бубнящих детям о важности образов Базарова и Обломова.

Вот только он был функционалом.

— А вы еще кто? — воскликнула Настя, соскакивая с табуретки. — Что за день открытых дверей?

Я тоже встал, занимая позицию между девушкой и «учителем».

— Это функционал-полицейский, — сказал я. — Наш, московский.

Полицейский кивнул:

— Вы совершенно правы, Кирилл. Извините, что я так, без спроса… работа такая. Вы же понимаете. Меня зовут Андрей. Кстати, очень приятно познакомиться!

— Вот и заходили бы в гости, — сказал я. — Башня у «Алексеевской», прием круглосуточно.

— Не получится, увы. Далековато для меня, оторвусь от функции. Я по юго-западу работаю, но тут попросили помочь… — Андрей виновато улыбнулся. — Собственно говоря, сложившаяся ситуация мне крайне неприятна, в чем-то даже отвратительна…

Я посмотрел на Настю. Ага. Губы-то дрожат. Кажется, проняло!

— Что вы хотите сделать? — спросил я.

— Мне надо решить вопрос с девушкой. — Он виновато развел руками.

— Феликс обещал, что она может остаться у меня, — быстро сказал я. — Вы знаете Феликса?

— Нет, но это не важно. Ваш Феликс прав, конечно же. Поймите, я совершенно не против, если такая симпатичная молодая девушка будет жить… с вами. Меня послали поговорить с ней и попросить ее быть более благоразумной. Но я, к сожалению, слышал ее высказывание. Очень поэтичное — о мыши под веником, о жизни на коленях…

— Давайте попробуем исправить ситуацию? — Я доброжелательно улыбнулся. — Вы выйдете за дверь, снова зайдете, а я опять задам Насте вопрос?

Мужчина задумался. Потом пожал плечами и с энтузиазмом произнес:

— Почему бы и нет? Вы поймите, мне совсем не нравится эта работа! Я ведь историк по образованию, можно сказать, архивная крыса. Сижу в пыльной каморке, листаю старые документы, нахожу в этом огромное удовольствие. Массу любопытных открытий сделал, между прочим! Опубликовать ничего не могу, в журналах меня тут же забывают, письма не доходят, файлы стираются — ну, понимаете, обычные наши проблемы. Но ничего, для меня сам научный поиск — уже награда! А эта работа — она ведь для совсем другого склада характера людей… Я сейчас!