Онлайн книга «Шутки в сторону»
|
Симпатичный, фактурный брюнет. Внешне уверенный, но фрагментарная суетливость движений выдает растерянность. С профессиональным интересом Коротич оглядел качество отделки внутренних убранств (кое-что даже пальчиком колупнул), меня в пальмах, кажется, принял за «девушку на всякий случай». Я прилежно пряталась за журналом и авансов не делала. Коротич поставил подпись в гостевой книге и, ожидая дежурного боя, все еще водил глазами по деревянным потолочным балкам, когда, довольно прытко взбежав по крыльцу, в холле появился очередной гость, которого я уже знала, — Семен Иванович Протопопов. Сема. Я поглубже зарылась в глянцевые страницы и, скосив глаза, с некоторым удивлением пронаблюдала следующую сцену. Сема добежал до стойки, брякнул на нее «дипломат» и тут разглядел повернувшегося к нему Коротича. Короткий обмен взглядами, глаза у Семена Ивановича прищурились, у Стаса округлились, губы собрались что-то произнести, но Коротич резко сорвал со стойки свой кейс и помчался навстречу гостиничному бою. Семен Иванович так и остался с прищуренными глазами и губами готовыми к словам наблюдать, как резво ускользает от него по коридору к лестнице Станислав Владимирович. Помотав головой, что могло означать — обознался, померещилось, привиделось, или… что за неприятная встреча?! — Семен Иванович получил ключи от номера и сам пошел к своим апартаментам. Меня в пальмах он не заметил. Но я-то отлично видела встречу двух бывших любовников Полины. И голову можно дать на отсечение — Семен Иванович и Коротич знакомы. Более того, их знакомство малоприятно и досадно обоим. Причем виноватым, что более вероятно, чувствует себя Станислав. Он удрал с ринга, не дожидаясь от Протопопова даже слова. Я отложила в сторону журнал и подумала о том, насколько эти несимпатичные воспоминания могут быть связаны с мадам Полиной? Как-никак оба объекта делили одну женщину, и причина неприязни может скрываться в этом… Но Полина уверяла, что, кроме Теймураза и Валентина Наумовича, никто из ее друзей-постояльцев знаком не был… Или она ошибается? Что, если два любовника когда-то случайно встретились у ворот ее дома? Вспорхнув с высокого (!), отделанного кожей плетеного кресла, я побежала к номеру Полины Аркадьевны и стучала минуты две, после чего догадалась, где может скрываться наша голубица. Усмехнувшись, я поскакала на первый этаж к «коморке дяди Жоры». Поймав у кухни боя, я расспросила его, где находится искомая коморка, и ударила в ее дверь набатом. Мне не до пустяков, я тут по делу бегаю. Дверь, что удивило, открыли моментально. Не предполагавшая расселения высоких гостей комнатенка была полна народа. В небольшом, обитом голубеньким гобеленом кресле скукожился Стелькин, Жора в позе унылого городского кучера восседал на одноместной кровати, Полина, придерживая дверь, позволяла мне войти. — Мы под арестом, — хмуро доложила она и, захлопнув дверь, заперла ее на задвижку. Тюрьма так тюрьма, говорил ее жест, но мы еще побарахтаемся. — Мы гуляли по территории, — она оцеплена, везде охрана, парни суровые. На противоположном берегу машина, в ней тоже три рожи с биноклем… — Так, я не поняла. А вы чего хотели? Здесь вам не шутки, здесь вам Туполев! Скажите спасибо, что к этой двери автоматчика не приставили… — Да-а-а! — взвился Стелькин. — А мы что — его просили?! — Нет, — спокойно ответила я. — Не просили. Мы просто намутили столько воды, что и Туполеву не расхлебать. — Взвинченный в штопор Стелькин буравил меня гневным взором, словно это я столкнула его в подвал, разбила нос и обрила голову. Кажется, друзья искали, на ком бы сорваться, выразить общее негодование, и под горячую руку попалась Софья Николаевна. Три заговорщика чувствовали себя едиными, я же отпочковалась и трудилась на пользу Назара Савельевича. Так им, по крайней мере, казалось. Я не выдержала неоправданных упреков и тоже сорвалась на крик: — Или вам трупов мало?! Сидят тут, понимаешь ли, обижаются! — подошла к двери и распахнула ее настежь. — Валите! Только потом не жалуйтесь… Стелькин изобразил походку моряка-кавалериста, направился к двери, но, увидев, что никто демарша не поддерживает, пренебрежительно дернул плечом и остановился. Талант снова бунтовал. — Товарищи, спокойно, — между мной, дверью и парикмахером встала Полина. — Софья права. Нас пытаются вытащить из неприятностей, а мы тут… кордебалет с побегами устраиваем… — Кто?! — с ужасом, на выдохе просипела я. — Кто в бега намылился?! — И посмотрела на Жору. Бульдозер сделал невинные глаза, и ответила Полина: — У Гоши нервы сдали. Чуть вплавь на тот берег не отправился… Разъяренной пантерой я метнулась к отпрянувшему Стелькину и зашипела: — Вот что, друг любезный… Если ты хоть шаг без разрешения сделаешь, я обрею тебе… уши. Понял?! Сидеть в отеле! Гоша поспешно закивал. Боже, до чего мы все дошли! Я ору на несчастного, обритого стилиста, у которого только что разбитый нос зажил. Обиженный, перенервничавший стилист прятал потерянный взгляд и очень боялся… уже меня. Дура набитая! Думать надо не только о себе, но и о других! Гошик три дня — комок нервов… Он недавно любовь потерял… — Гошик, прости, — плаксиво проблеяла я и попыталась нежно обнять парикмахера. Тот пихался и уворачивался. — Прости меня, дорогой мой. — Это все нервы, — шептала сзади Полина. Вероятно, мы все разрыдались бы, но от кровати подал голос Жорж: — Авиатор прав. Он типа все правильно делает. — Нет, не правильно! — взъерепенилась я и, чмокнув стилиста куда попала, точнее, в ухо, заявила: — Все остаются здесь, я сейчас приду. Гошик, тоже останься… ты ведь на меня не обижаешься, да? Гошик наморщил нос, попытался улыбнуться, но ничего у него не вышло. Я выбежала из комнаты, домчалась до стойки регистраторши и рявкнула: — Где Туполев?! — У себя, — испуганно булькнула девушка-портье. — Номер?! — Один… одиннадцатый… Отбежав метра на четыре, я обернулась и бросила через плечо: — Спасибо. Регистраторша, перегнувшись пополам, висела на стойке и смотрела мне вслед. Ничего, через месяц-другой девчонка обуркается и будет отбиваться от постояльцев с каменным лицом и железобетонной выдержкой. Я скакала по ступеням, на ходу напевала «Все нервы, все нервы» и чувствовала себя препогано. Ору на людей, выгляжу стопроцентной стервой, до безумия осталось три шага. «Все нервы, все нервы…» Одиннадцатый номер был в конце коридора с моей стороны, — коридор надвое делила лестница и небольшой холл с креслами и цветами. Пробегая по мягким коврам, я взглянула на часы и убедилась, что время, отпущенное Туполевым для сна, закончилось десять минут назад. |