Книга Скандинавский детектив, страница 137 – Стиг Трентер, Ханс-Кристер Ронблом, Боб Алман, и др.

Конечно, можно было думать и о вещах повеселее, но я предчувствовал, что нескоро мне удастся избавиться от общества Марты и Манфреда. На этот счет у меня не было никаких иллюзий…

Первый раз в жизни Ульрика собралась вовремя. Она вывела из гаража и поставила у подъезда «крайслер Виндзор» 1952 года, настоящее чудо на колесах. Когда я подошел, мотор работал, из выхлопной грубы вился дымок. Лыжи Ульрики лежали на заднем сиденье. Я открыл дверцу и бросил туда же свои. Ульрика сидела и курила. Сегодня она была еще красивее, чем обычно. Она надела темные очки, золотые волосы падали на плечи, щеки пылали, как розы. На ней были голубая лыжная куртка с капюшоном и брюки.

— Ну, так что? — быстро спросила она, как только я сел рядом.

— А что такое? — отозвался я, включил сразу вторую скорость и повел машину по Йернбургатан.

— Рассказывай, — нетерпеливо потребовала она. Но я отмахнулся:

— Спешить некуда.

Я обогнул исторический факультет, проехал по Академической улице между кафедральным собором и Густавианумом, через Одинслунд, мимо оранжевого фасада «Каролины» и, наконец, оказался на Валленбергсвейен.

— Твой старик стал абсолютно невозможен, — сказал я Ульрике. — Он как угорелый побежал в «Каролину». Совсем рехнулся.

Я рассказал Ульрике все, что произошло в «Каролине». А когда рассказывать было больше нечего, включил радио.

— Когда, ты говоришь, это случилось? — вдруг спросила Ульрика.

— Бруберг сказал, что она пролежала там не меньше десяти часов. Значит, вчера вечером.

— В котором часу закончился следственный эксперимент?

— Что-то около восьми.

— Улин тебе сказал, что провожал ее от здания филфака?

— Да.

— В котором часу?

— Он не сказал.

— Но «Каролина» закрывается в девять часов. Если она направлялась в «Каролину», то явно после девяти, раз ей пришлось лезть в окно. Примерно между половиной десятого и половиной одиннадцатого. Ты ничего не помнишь?

— А что я должен помнить? Наш первый вечер, когда мы были вместе?

— Помнишь ненормального спортсмена, который бежал вчера по Английскому парку вскоре после половины десятого?

Она была права. Я про это начисто забыл.

— Черт возьми!

— Где находится туалет?

— С северной стороны здания. Окно между главным зданием библиотеки и флигелем.

— Оттуда он и бежал, — кивнула Ульрика.

Ее щеки пылали от возбуждения. Она лихорадочно нащупывала сигареты.

— Умница! — восхитился я. — Возможно, это был убийца. Но что это нам дает? Только позволяет уточнить время убийства.

— Когда мы выходили из «Вермланда», пробило половину десятого, — сказала Ульрика. — Потом мы пошли на Осгрэнд. Шли довольно медленно. Следовательно, было примерно без двадцати десять.

— Без двадцати десять, — повторил я. — Это уже что-то.

— Тебе надо спросить у Хилдинга Улина, в котором часу он провожал Марту от здания филфака, — предложила Ульрика.

Мы свернули с Ворсэтравейен на Левенгсвейен. Дорога там виляет, и я сбавил ход. Лыжный домик был залит солнцем — белая одноэтажная постройка с черными водостоками и черными дымовыми трубами. Водостоки чем-то напоминали мне траурную кайму. Двери и оконные рамы были выкрашены в серо-зеленый цвет. Джемпер на Марте был почти такого же цвета. Это сразу же бросилось в глаза — в тот день я был очень чувствителен к подобного рода совпадениям.

Клены и каштаны чернели голыми стволами. У забора стояло темно-красное «порше». Но людей не было. Я поставил наш «крайслер» рядом с «порше», и мы выбрались из машины.

— Лед на озере еще тонкий, — сказал я Ульрике. — Пройдем немного по дороге, а потом через поле к Скархольмену.

Она бросила сигарету в сугроб и кивнула. Я достал из машины лыжи, положил перед Ульрикой ее пару, надел свои и затянул крепления.

— Когда вернемся, выпьем шоколаду со взбитыми сливками. — Она улыбнулась, сверкнув ослепительными зубами белее окружающего нас снега.

— Отлично, — согласился я.

Некоторое время мы шли вдоль дороги по обочине.

— Сегодня ты прокладываешь лыжню, — сказал я.

— Здесь уже есть лыжня.

— Ладно, лентяйка, будем идти по ней, пока не надоест.

Ульрика шла метрах в десяти впереди меня широким пружинистым шагом, умело работая палками. Женщины и лыжи редко достигают столь трогательного взаимопонимания. Но в данном случае они словно выросли вместе.

Мы обошли рощу с голыми стволами, и справа открылось бескрайнее снежное поле, ослепительно сверкавшее на солнце. Даже через очки свет резал глаза. Между тем лыжня уходила через поле все дальше и дальше, пока не исчезла в густом подлеске.

Мы остановились.

— Думаю, пробьемся, — решил я. — Хотя я больше люблю холмы, где можно досыта накататься.

Ульрика тоже больше любила кататься с гор. Мы были словно созданы друг для друга.

— Отлично, — сказал я. — Идем по лыжне.

Ульрика пошла через поле и сразу же взяла хороший темп. Когда мы уже прошли полпути, вдали появился лыжник. Он шел нам навстречу так же быстро, как и мы, энергично работая палками. Когда он немного приблизился, я тотчас его узнал. Это был Эрик Бергрен!

Мы сошли с лыжни. Он остановился перед нами и поздоровался.

— Прекрасный день, верно?

— Великолепный!

Эрик был высоким и сильным блондином со светлыми, почти бесцветными голубыми глазами — настоящий викинг. На нем были замшевая куртка и лыжные брюки.

— Я был на Скархольмене и вкусно поел, — сообщил Эрик. — Там прекрасно кормят.

— С нас хватит шоколада со взбитыми сливками, — сказала Ульрика.

Эрик рассмеялся. Некоторое время мы молчали. Он смотрел на озеро. Глаза его беспокойно бегали.

— Скоро лед на Элькольне затвердеет, — заметил он.

— Вы часто тут бываете?

— Когда ложится хороший снег. Люблю ходить на лыжах. Когда я был маленький, в такие дни я даже удирал с уроков.

Эрик снова рассмеялся. Секунду он смотрел на меня, потом взгляд его скользнул куда-то вверх.

— Я слышал, вы будете вести семинар Манфреда Лундберга, — заметил я.

— Только до сессии.

— Вы были здесь все утро?

— С девяти часов. Надо выходить пораньше, до того, как солнце размягчит снег.

— Тогда вы, наверное, не знаете, что Марту Хофштедтер нашли мертвой, — сказал я.

Он выпрямился.

— Мертвой? Какой ужас! Где?