
Онлайн книга «Воды слонам!»
Я сердито потираю запястье. Почему бы не держать таких, как Ипфи, отдельно? Ведь она явно спятила. Могла бы меня поранить. Впрочем, если бы их держали отдельно, возможно, я бы вскоре тоже к ним присоединился, особенно если припомнить утреннее происшествие. Ошарашенный этой мыслью, я сижу, словно аршин проглотил. А может, это из-за нового лекарства? Надо будет спросить Розмари. А может, и нет. Но сама эта мысль меня радует — надеюсь, в ней есть хоть доля правды. Я не готов так просто расстаться с тем немногим, что у меня осталось. Время бежит, кресел вокруг меня становится все меньше, и вот наконец их ряд начинает напоминать беззубую улыбку тыквенной головы. Появляются все новые и новые семейства, выискивают в общем гуле приветствий своих одряхлевших предков, сильные и молодые тела склоняются над старыми и немощными, запечатлевая на щеках поцелуи. Кресла-каталки снимаются с тормозов, и старики в окружении родственников один за другим исчезают в дверях. Родные Ипфи устраивают целое представление, показывая, как они рады ее видеть. Распахнув пошире глаза и разинув рот, она вглядывается в их лица. Чувствуется, что она сбита с толку, но довольна. И вот нас уже шестеро. Мы с подозрением глядим друг на друга, а каждый раз, когда стеклянная дверь открывается, все лица тут же обращаются в ее сторону, и одно из них светлеет. Так продолжается, пока я не остаюсь один. Я смотрю на стенные часы. Без четверти три. Вот черт! Если они не появятся сейчас же, я могу и не успеть на парад-алле. Я ерзаю в кресле и чувствую себя раздражительным стариком. Господи, да ведь я на самом деле раздражительный старик, но когда они явятся, придется взять себя в руки. Просто потороплю их — мол, миловаться будем потом. Ничего, расскажут мне о своем продвижении по службе и об отпусках после представления. В дверях появляется Розмари. Она оглядывается по сторонам и замечает, что в вестибюле, кроме меня, никого. Оставив на посту медкарты, она подходит ко мне и садится рядом. — Что, ваших все нет, мистер Янковский? — Нет! — выкрикиваю я. — И если они сейчас же не появятся, толку от них не будет. Наверняка все лучшие места уже расхватали, да и вообще я рискую никуда не попасть! — Я жалобно оглядываюсь на часы. — И где они только застряли? Обычно они в это время уже здесь. Розмари смотрит на наручные часы — золотые, с эластичным ремешком, который как будто впивается ей в руку. Когда у меня еще были часы, я всегда носил их свободно. — А вы знаете, кто должен был прийти? — Нет. Я никогда не знаю заранее. Да и какая разница, лишь бы пришли вовремя. — Ладно, давайте-ка я попробую хоть что-нибудь разузнать. Она заходит за стойку на послу. Я пристально разглядываю прохожих, мелькающих за стеклянными дверями: а вдруг появится наконец знакомое лицо? Но они проплывают мимо один за другим, как в тумане. Перевожу взгляд на Розмари — она разговаривает с кем-то по телефону, переводит взгляд на меня, вешает трубку и снова набирает номер. Между тем на часах без семи три. Представление начнется всего через семь минут! Давление у меня настолько подскакивает, что все тело гудит, подобно флуоресцентным лампам над моей головой. Я уже распрощался с идеей взять себя в руки. Кто бы ни пришел, они у меня узнают, почем фунт лиха. Все здешнее старичье увидит представление целиком, включая парад-алле, только я не увижу — и где, спрашивается, справедливость? Если кто-то и должен был туда попасть, то это я. Ох, пусть только появятся! Если это будет кто-то из моих детей, уж я им задам по первое число. Если нет, то подождем, пока… — Увы и ах, мистер Янковский. — А? — тут же поднимаю глаза я. Розмари уже сидит рядом со мной, а я настолько потерял голову, что и не заметил. — Они сбились со счета, чья сегодня очередь. — И что, они выяснили, чья? Сколько им нужно времени, чтобы приехать? Розмари умолкает. Она сжимает губы и берет меня за руку. Так обычно поступают, готовясь сообщить дурные известия, и меня заранее начинает трясти. — У них не получится приехать, — говорит она. — Сегодня очередь вашего сына Саймона. Когда я ему позвонила, он вспомнил, но у него на сегодня уже другие планы. По остальным номерам никто не отвечает. — Другие планы? — хриплю я. — Да, сэр. Он очень сокрушался, но перестроиться уже не сможет. Мое лицо искажается, и прежде чем я успеваю хоть что-то с собой поделать, я уже распускаю нюни как младенец. — Мне очень жаль, мистер Янковский. Moгy представить, как важно вам было туда попасть. Я бы отвезла вас сама, но сегодня моя смена. Я подношу руки к лицу, пытаясь спрятать свои стариковские слезы. И тут же передо мной появляется бумажный платок. — Вы славная девушка, Розмари, — я беру платок и сморкаюсь. — Вы ведь и сами знаете. Не представляю, что бы я без вас делал. Она смотрит на меня долгим взглядом. Слишком долгим. И наконец произносит: — Мистер Янковский, я не говорила вам, что завтра уезжаю? Я аж подпрыгиваю: — А? Надолго? Вот черт. Только этого мне и не хватало. Если она в отпуск, то за это время с меня станется забыть, как ее зовут. — Мы переезжаем в Ричмонд, поближе к свекрови. Она сильно сдала. Вот это да! У меня отвисает челюсть, я не могу подобрать слов. — Вы замужем? — Мы с мужем вместе уже двадцать шесть лет, мистер Янковский. — Двадцать шесть? Нет. Не может быть. Вы же совсем девочка! — Бабушка, мистер Янковский, — смеется она. — Мне сорок семь. Некоторое время мы молчим. Она вытаскивает из бледно-розового кармашка новый бумажный платок вместо моего промокшего, и я вновь подношу его к своим запавшим глазницам. — Повезло же вашему мужу, — всхлипываю я. — Нам обоим повезло. Господь благословил. — И свекрови вашей повезло, — продолжаю я. — А из моих детей никто не пожелал взять меня к себе. — Что ж… порой это не так просто. — А я и не говорю, что просто. Она берет меня за руку. — Знаю, мистер Янковский. Я все знаю. Несправедливость происходящего подавляет меня. Я закрываю глаза и представляю себе старую дряхлую Ипфи Бейли в шапито. Да она и не заметит, куда ее привезли, и тем более ничего не запомнит. Проходит несколько минут, и Розмари спрашивает: — Я могу вам как-нибудь помочь, мистер Янковский? — Нет, — отвечаю я, да и как мне поможешь: ведь она не может ни отвести меня в цирк, ни привести цирк ко мне. Ни даже взять меня с собой в Ричмонд. — Я лучше побуду один, — добавляю я. — Да-да, я понимаю, — мягко говорит она. — Отвезти вас в комнату? |