Онлайн книга «Маша и Медведев»
|
— Вот именно поэтому и позволила — как раз сегодня мы собирались повесить картину в музее, — вдохновенно фантазировала Наташа. — Ты поможешь? — Помогу, — сказал Митя. — Как умею… Он подошел к мольберту, снял картину и направился к двери. — Куда ты?! — Я ее забираю. Чтобы пресечь ваши глупости. — Это, между прочим, Марусина собственность. — Ничего, с Марусей мы как-нибудь договоримся. И где она? Уже поздно, а у старика завтра день рождения. — Мы подъедем поздравить. — Милости просим. Я в машине. Он ушел, а Наташа поспешила в музей искать Марусю. Та бродила по залам, прижимая к груди огромную зеленую свинью-копилку. — Вот ищу, куда бы пристроить этого крокодила. А может, ее вообще пока спрятать? Как ты считаешь? — Боюсь, что я, сама того не желая, подложила тебе солидную свинью, — повинилась Наташа. — В каком смысле? — В смысле медвежьей услуги, прошу прощения за каламбур. Хотела немного подразнить твоего Медведева… — Митя приехал? — зарделась Маруся. — Ждет тебя в машине. — Ну, я тогда пойду! — сунула она Наташе свинью. — Подожди, я тебе расскажу!.. — Потом, ладно? А то уже поздно. И неудобно — он же там ждет… — пояснила она уже на ходу, накидывая куртку. И убежала. — Привет! — сказала Маруся, забираясь в машину. — Спасибо, что заехал. А то я как представила, что придется еще домой топать, так прямо мороз по коже. — Маша! — начал он с места в карьер. — Объясни, как можно выставлять свое тело на всеобщее обозрение? Что это? Тщеславие? Эксгибиционизм? Тупость? — Я не понимаю, — опешила Маруся. — Какой эксгибиционизм?.. — Зачем в деревенском музее вывешивать картину сомнительного свойства? Это же не Лувр! — А в Лувре, ты считаешь, можно повесить такую картину? — Ты не передергивай! Нельзя выставлять себя на посмешище! — отрезал Медведев. — А заодно и людей, живущих с тобой под одной крышей. Маруся, в полной уверенности, что речь идет о «Царевне Несмеяне», красующейся в музее на почетном месте, возмутилась: — Ты себя, что ли, имеешь в виду? Чем я опять не угодила? Кому еще помешала? И что вам всем от меня нужно? Чтобы я вообще исчезла с лица земли и даже изображения своего не оставила? Уже, кажется, забилась в угол, живу тихо, как мышь, никого не трогаю. Нет, еще, оказывается, недостаточно тихо и, по-видимому, не в самый угол! — Вот только не надо истерик, — поморщился Митя. — Давай говорить спокойно! — Нет! Я не стану с тобой говорить! Останови машину! Я сама дойду до дома без идиотских нападок! Митя нажал кнопку, блокируя двери. — Объясни мне, чем руководствуется женщина, донага раздеваясь перед посторонним мужчиной и не стыдясь потом предстать в таком виде перед всем миром, в том числе и перед своими учениками? Чего она ищет? Острых ощущений? — Господи! — поняла наконец Маша. — С ума с тобой сойдешь! Ты все запутал! Никто не собирался выставлять эту картину в музее! Я вообще не подозревала о ее существовании, пока не увидела. И Кузьма здесь совершенно ни при чем! — Не лги мне! — прикрикнул Медведев. — Я все знаю! — Ну, если знаешь, тогда конечно, — холодно проговорила Маруся и больше не произнесла ни слова. Митя, впрочем, тоже не стремился к продолжению разговора. И только подъехав к дому, попросил: — Давай не будем портить старику настроение. — Давай, — согласилась она. — Ты извини, я был резок… — Он посмотрел на нее, и Маруся сдержанно кивнула. — Но пойми меня правильно! Я вовсе не собираюсь вмешиваться в твою личную жизнь — это просто дружеский порыв. Стремление уберечь от неверного шага… — Я понимаю, — сказала Маруся. — Считай, что это тебе удалось… На следующее утро за завтраком она вручила Василию Игнатьевичу собственноручно связанный джемпер, и тот немедленно в него облачился. — Ну как? — волновалась Маруся. — Удобно? Нигде не поджимает? — Отлично! — успокоил генерал. — Спасибо, дочка! Когда же ты успела? — Я бы, между прочим, тоже от такого джемпера не отказался, — размечтался Медведев. — А с кем остается Чарли, когда ты из Москвы уезжаешь? — повернулась к нему Маруся. — С домработницей. Она его кормит и выгуливает. Почему ты спросила? — Вот пусть домработница тебе и джемпер свяжет… — Не вижу связи, — удивился Митя. — При чем здесь собака? — Женская логика, — туманно пояснила Маруся. — Тебе не понять… Этот день был длинным и шумным. Она то накрывала на стол, то мыла посуду, улыбалась, встречая, угощая и провожая гостей, сменяющих друг друга, — Аркадия Ивановича Бояринова со всем семейством, Крестниковских, батюшку Евгения из жажелевской церкви и прочая, и прочая, — и к вечеру была как выжатый лимон. А может, это накопилось, наслаиваясь одно на другое, напряжение последних дней. Плюс весенняя усталость. Минус радости жизни… Так или иначе, а расслабиться пока не получалось. Вот если только после открытия музея… Торжественное мероприятие наметили на среду — день рождения Горюнова. Значит, Митя задержится еще как минимум на три дня. А что толку, если они только и делают, что ссорятся, как кошка с собакой? «А если бы не ссорились, — спросила себя Маша, — ты бы что, согласилась на роль деревенской любовницы?» Она уже задавала себе этот вопрос и отвечала на него отрицательно, не забывая уколоть себя тем, что, собственно, никто ей ничего не предлагает, что лишь однажды Митя сделал слабую попытку войти к ней, постучав в дверь костяшками пальцев. Она не ответила, и он немедленно ретировался. А теперь ведет себя так, будто она раздражает его самим фактом своего существования. Через три дня он уедет, и когда явится в следующий раз — бог весть. А может быть, вообще исчезнет, растворившись в небытии, как папа с мамой. Или канет в Лету, пройдя краешком ее жизни, как Роман. А может, как Юлька, затеряется в недосягаемой дали. «А потом уйдет Василий Игнатьевич, и я останусь совсем одна…» Мысль о реальной и такой скорой смерти старика окатила волной холодного ужаса, и Маша зажала рот рукой, пытаясь остановить готовый сорваться с губ крик. Где-то она читала, что в своем отношении к смерти люди делятся на три категории. Одни не думают о ней вообще, другие — до поры до времени, а третьи заранее холодеют от ужаса, глядя на близких, как на потенциальных покойников. Маруся была из третьих — холодела от ужаса. |