Онлайн книга «Тысяча и одна ночь отделения скорой помощи»
|
Она обхватила себя руками, словно защищаясь от всего мира: – Я никогда никому не рассказывала. Будь этого достоин. Она доверила мне свою тайну, “великую непреложность”, как она это называла. Я жадно слушал. Могу повторить слово в слово. Люди все узнают. Позже. Около 19 часов, палата 7 После ухода Покахонтас я уселся на привычное место: – Тайна роскошной герани доброго доктора Дона Спрута Кихота! Хорошо звучит, правда? Совсем как название нью-йоркской комедии Вуди Аллена. Или фильма ужасов… Во время практики у доктора Кихота я усвоил одну важную вещь: есть кое-что пострашнее озлобленного врача. Есть озлобленная жена озлобленного врача. Если Кихот находил удовольствие в том, чтобы ненавидеть род человеческий, то его жена нашла еще более приятную мишень – своих родственников. Она шагу не давала ступить тетушке Сове, пилила кузину Бекассину, изводила дядюшку Римуса. Была неистощима в своей злости. Имея такую родственницу, тетушка, дядюшка и кузина в других врагах не нуждались. Во время обеда, когда ей удалось немыслимое – стрескать все, непрестанно изливая желчь, я любовался геранями доброго доктора Спрута. Они были великолепны. Доктор Спрут за ними ухаживал. Разочаровавшись в людях, он всю свою любовь отдавал растениям. Его герани выросли густыми, нежными, яркими. В чем же состоял секрет их блестящих листьев и цветов? В последний день стажировки я его раскрыл. Месье Аякс, шестьдесят шесть лет, пришел на прием, чтобы получить какую-то справку. У него гемохроматоз: слишком много железа в крови. Из-за этого он вынужден регулярно делать кровопускание. Примерно по пол-литра раз в два месяца. Месье Аякс достал из хозяйственной сумки два пакета с кровью и положил их на стол. Добрый доктор Кихот с жадностью их схватил. Заметив мое смущение, он пояснил: – Для гераней. Это самое лучшее удобрение. Странно и грустно: он подкармливал свои обожаемые цветы кровью пациентов, которых разучился любить. Пациентка спала. Я замолчал. Она до утра не проснется. Я продолжал: – Ну что ж, последнюю историю на сегодня? Она называется “Рождественское чудо”. Сочельник, 24 декабря, 18.30. До конца дежурства осталось полчаса. Потом еще час на дорогу – и я дома. Я изо всех сил молился, чтобы никто не вызвал “скорую”. Прозвучал сигнал тревоги: вызов! Я расстроился, вся дежурная бригада – тоже (всем хотелось поскорее вернуться домой). У наших диспетчеров такие шуточки. Я, конечно, парень веселый, но в канун Рождества чувство юмора мне отказало, до того хотелось поскорее поругаться и сразу же помириться с отцом, посмеяться с бабушкой, послушать ее рассказы о тех временах, когда она “ничего хорошего в подарок не ждала”, попробовать тринадцать десертов, приготовленных сестрами, открыть пакеты с подарками (был мальчишкой и до старости останусь мальчишкой). Я наскоро осмотрел ту женщину. Мадам Ариадна, семьдесят четыре года, несколько лет страдает опухолью мозговой оболочки, состоит на паллиативном лечении. Причина госпитализации – судороги. Я нашел ей место в отделении наверху. Невролог процедил: “На ее родственников особо не рассчитывай, они при малейшей возможности стараются от нее избавиться. Не удивлюсь, если никаких судорог у нее не было, просто им нужно освободить комнату, чтобы друзья могли остаться ночевать”. Любовь, когда ты нами правишь… [34] Я выписывал назначения, то и дело посматривая на часы. Она перехватила мой взгляд: – Я вам не даю праздновать Рождество. Вы домой торопитесь. Мне очень жаль. Устыдившись, я ответил: – Ничего подобного, мадам Ариадна. Есть вещи поважнее опоздания к праздничному столу. Более нелепое оправдание подыскать было трудно. У нее в голове орудовал здоровенный краб, пожиравший лобную долю мозга, к тому же Рождество ей предстояло встречать в одиночестве в больничной палате. Конечно, “есть вещи поважнее”… Она поблагодарила меня за то, что я такой отзывчивый и любезный (???), я позвонил на шестой этаж, чтобы за ней спустились, погладил ее по щеке и, сам не зная почему (то ли близилось Рождество, то ли упал сахар в крови, то ли просто очень захотелось человеческого тепла), поцеловал в лоб точно над опухолью и пожелал приятного Рождества. В ответ она широко улыбнулась. Спустя два дня я узнал, что мадам Ариадна внезапно… Я прервал рассказ, сделал паузу и повторил: – Спустя два дня я узнал, что она внезапно… – И снова замолчал. – Хотите узнать продолжение? Скоро вернусь и расскажу. Я поднялся и поцеловал ее в лоб. Ее прекрасное лицо осталось неподвижным. Я не знал, слышит ли она меня, но если хочет услышать конец истории, придется ей продержаться до рассвета. 19 часов, внизу Солнечный свет достигает нашей планеты за восемь минут. Когда заступаешь на дежурство в 18.30, понимаешь, что это утверждение неверно: Солнцу на это нужно ровно двенадцать часов. Столько длится ночная смена в “скорой”… Со мной дежурили шеф Викинг, Анабель и Брижит. Значит, все пройдет как по маслу. Первый пациент: месье Тот. Огромная рана на пальце руки. Обручальное кольцо зацепилось за шестеренку электропривода. Кольцу хоть бы что, кости тоже, зато кожа и мясо висели клоками. Очень удобно прочищать нос до самой глубины, зато стрелять из лука больно (например, я, воздавая почести Диане-охотнице, по утрам рычу на все четыре стороны света, расчесываю гриву под звуки Шопена, кладу ломтики сырого мяса на хлебцы из киноа, съедаю их, а потом стреляю из лука в синих трусах фирмы Dim… как все). Он сказал: – Можете копаться там, сколько влезет. Я не боюсь. – Мы сейчас вас обезболим, а потом я осмотрю рану… – Ни за что! Никакого обезболивания! Шуруйте так! Я подумал: “ Ты не понимаешь, что говоришь, светоч разума!” Он прекрасно все понимал. Схватившись за пинцет, он погрузил его в рану до самого сустава… – Там точно ничего нет? Вы уверены? У меня глаза вылезли из орбит: мне стало больно за него. Ему не было больно ни за кого. – Знаете, я знал только одного такого же стойкого пациента, как вы. Это была монахиня. Сестра Крутяк. Твердая, как скала. Регбисты падали в обморок в ожидании местной анестезии, а сестра Крутяк требовала, чтобы я накладывал ей швы по живому… Месье Тот расхохотался и произнес примерно следующее (его слова в точности я воспроизвести не могу ввиду их излишней резкости): |