Онлайн книга «Антракт»
|
— Почему бы тебе не снять пиджак? Здесь очень тепло. Я положила руку к нему на колено, и он не отодвинулся. Хороший знак. — Ты была так груба со мной, — заметил Финбар с грустью. — Так ведут себя подростки. Особо грубы с теми, кто больше всех нравится. — Замечательно. — Он вытер лицо рукой. — Если не возражаешь, я сниму пиджак. Здесь очень жарко. — Он поднялся, но в этот раз я оказалось готова и уберегла подбородок от удара коленом. Пиджак отправился к своему товарищу — белому пальто. Вернувшись, Финбар сказал: — Ты собиралась почитать мне что-нибудь обнадеживающее. Знаешь, для человека без подготовки ты читаешь очень хорошо. Герань, ты прелестна! Будь вечны наши жизни… — У меня хорошая память. Когда уверен, что не забудешь текст, можно более свободно обращаться с ним. Я слегка подтолкнула Финбара, и он снова плюхнулся на диван. А я, склонившись и скрестив ноги, опустилась рядом с ним на пол. В этой позе тролля сложно было добиться, чтобы голос звучал обольстительно, но я сделала все возможное. Можно было либо декламировать стихи, либо сыграть в покер на раздевание. Я предпочла поэзию. Возможно, потому, что я женщина? Итак, я начала: — С юностью года… [25] — Нет, здесь должно быть другое слово. Память все-таки подвела тебя! — Нет, не подвела. Элиот просто немного изменил его ради рифмы. — Нечестно, — пробормотал он. — Шекспир постоянно так делал. — Но… — Помолчи. Не зря я была опытной школьной учительницей. С юностью года Пришел к нам Христос тигр. В оскверненном мае цветут кизил, и каштан, и иудино дерево, — Их съедят, их разделят, их выпьют… — А-а, — протянул он недовольно, — выпьют… О чем это вообще? Я проигнорировала вопрос. Я изо всех сил старалась, чтобы Финбар почувствовал пробуждение жизни. — О весне, — сказала я успокаивающе. — О зеленом ростке — ты только что сам говорил об этом… Я попросила у поэта прощения за то, что исказила смысл. — Весна! Именно она мне и нужна. Чтобы распускались почки, и немного надежды — всего лишь капелька. Как там говорится об апреле и сирени? Боже мой, наверное, так чувствует себя ди-джей на попсовом радио, когда слушатели заказывают только «Битлз» и «Роллинг стоунз». Давайте хором почитаем Элиота! И все же это было чуть лучше, чем покер на раздевание. Так или иначе, мне было почти нечего снимать. И я продолжила: Апрель, беспощадный месяц, выводит Сирень из мертвой земли, мешает Воспоминанья и страсть… [26] Я пристально взглянула на Финбара и обрадовалась, увидев, что он слушает в восхищении и, возможно, лишь немного рассеян. …тревожит Сонные корни весенним дождем. Зима дает нам тепло, покрывает Землю снегом забвенья, лелеет Каплю жизни в засохших клубнях. Я внезапно почувствовала глубокую грусть. Стрелы безупречной поэзии удержать невозможно, они всегда найдут возможность поразить нас. Они летают поблизости уже слишком долго и знают нас слишком хорошо, даже если мы отказываемся признавать это. Эти строки, конечно же, задели меня за живое. И его тоже… — Не останавливайся, — попросил он. — Но это стихотворение слишком грустное. В нем нет радостей весны, только сожаление. — Наверное, весна — самое грустное время года. Появляется новая жизнь, раскрываются почки, растения пробиваются вверх — и все это только для того, чтобы совершить обязательное неторопливое путешествие к неминуемой смерти и разложению. Нет, я считаю, что зима честнее. Все уже свершилось, и нет никаких ожиданий. Надежда не играет с нами… — Держи. — Он налил виски себе и мне и протянул бокал. — Это ведь ты должна была подбодрить меня, помнишь? А мне следует пребывать в печали. — Наверное, это как раз тот случай, когда слепой ведет хромого. Финбар обхватил голову руками и взъерошил волосы. То, как под пальцами его кудри натягивались и распрямлялись, заставило меня вспомнить о более прозаическом вопросе — мое желание не ослабевало. Я не притронулась к бокалу, отодвинула его подальше. — Весны не существует, — глухо произнес он, уронив голову на грудь. — Ты не прав. — Я погладила его по голове. — Утешение, — сказал Финбар, — мне нужно утешение! Друг и весна, весна повсюду. Просто необходимо. Я никогда не ассоциировала слово «утешение» с эротикой, но сейчас в глубине моего сознания эти два понятия слились воедино. Запутавшись в подоле ночной рубашки и наткнувшись на тостер (вот черт, разве это способ произвести впечатление на девушку?), я схватила Финбара за руку и потянула за собой, — он поддался легко, как ребенок. — Я покажу тебе весну, — заявила я и осторожно повела по коридору на кухню. Живо отыскала фонарь — приходится, когда черт гонит. Я и не подозревала, что он у меня работает. — Милый кусочек весны. Это придаст тебе сил. Я распахнула заднюю дверь. Рука Финбара казалась даже более горячей, чем моя, — совсем неудивительно, если на тебе джемпер-поло, а в доме двадцать шесть градусов тепла. — Милый, милый кусочек, — твердил он и, спотыкаясь, спускался по ступенькам. — Такой же милый, как ты… Утешение, — крикнул он в ночь, — утешение и надежда! Что поможет человеку, лишенному этого? — Да, сейчас. — Я, торопясь, тащила его за собой. — Вот мы и пришли. Остановилась у ящика с цветами и направила фонарь на примулы. После того как я вырвала сорняки, они немного повеселели. — Видишь, — сказала я. — Весна уже здесь. Финбар внимательно посмотрел на цветы. — Так и есть. Они — само совершенство, правда? — Он протянул руку, дотронулся до одного и произнес: —…Увидишь ты подснежник белый, как твое лицо… — Откуда это? — поинтересовалась я. — «Цимбелин». — Не знаю этой пьесы. — О, — сказал он, прикасаясь пальцем к бутонам, — обычная история о любви и предательстве. Как и все у Шекспира. Я был Якимо. Хорошая роль. — Любовь вовсе не обязательно бывает вероломной. Только в пьесах, книгах и вообще. В реальной жизни она может быть — гм-м — очень приятной. |