Книга Дневники няни, страница 39 – Эмма Маклохлин, Николь Краус

Несу его к телефону в холле и, прислонив к стенке, набираю номер. Мама берет трубку после второго звонка:

— Ты где? Что случилось?

Мама, объяснять нет времени, но я с Грейером. У него было воспаление среднего уха и кашель, ему велели пить антибиотики, но кашель становится все сильнее, а я не могу дозвониться миссис N., поскольку администратор утверждает, что она провела весь день в чем-то вроде барокамеры, а он дышит все тяжелее, и я не пойму, стоит ли везти его в больницу, потому что температура повышается, а я не спала две ночи, и…

— Дай мне послушать его кашель.

— Что?

— Поднеси трубку к его рту, чтобы я услышала, как он кашляет, — спокойно объясняет мама.

Я подношу трубку к губам Грейера, и он тут же разражается страшным кашлем. Его грудка, прижатая ко мне, сотрясается от напряжения.

— О Боже, ма, не знаю, что…

— Нэн, это круп. У него круп. А ты должна взять себя в руки. Нельзя распускаться. Дыши со мной, вдох…

Я сосредоточиваю внимание на ее голосе, глубоко вдыхая и за себя, и за Грейера.

— …и выдох. Слушай, ничего страшного. У него в груди скопилось много мокроты. Ты сейчас где?

— Парк-авеню, семьсот двадцать один.

— Нет, где именно в квартире?

— В холле.

— У тебя радиотелефон?

— Нет, ей не нравится, как они выглядят.

Грейер снова хнычет, и я панически вздрагиваю.

— Ладно, идите в его ванную и включите душ, теплый, но не слишком горячий. Садись на край ванны и держи малыша на коленях. Дверь закрой, чтобы набралось побольше пара. И оставайся в ванной, пока он не перестанет кашлять. Вот увидишь, пар ему поможет. Температура спадет, и утром он будет здоров. Все обойдется. Позвони через час, хорошо? Я буду ждать.

Мне сразу становится легче от сознания того, что я могу хоть что-то сделать для него.

— Ладно, ма. Я тебя люблю.

Я вешаю трубку и несу мальчика по темным комнатам в Ванную.

— Закрой глазки, Грейер, я включу свет, — предупреждаю я.

Он прячет потное личико у меня на шее. После полной тьмы свет слепит глаза, и мне приходится долго мигать, прежде чем я различаю блестящее серебро крана. Включаю душ, сажусь на край ванны и устраиваю Грейера на коленях. Когда вода доходит до ног, он начинает плакать.

— Знаю, милый. Знаю. Но нам придется сидеть, пока чудесный пар не вылечит твою грудку. Хочешь, чтобы я спела?

Но он прижимается ко мне, рыдает и кашляет. Постепенно пар заволакивает яркий кафель, которым выложены стены.

— Я хочу… мамуууууу…

Он дрожит от усилий выговорить последнее слово, похоже, даже не замечая, что я здесь. Мои пижамные штаны промокли. Я прижимаюсь лбом к его лбу и медленно покачиваюсь. Слезы тревоги и усталости капают из глаз и падают ему на волосы.

— О, Гров, я тоже очень хочу свою маму…

Солнечные лучи пробиваются сквозь жалюзи. В окружении плюшевых игрушек Гровера мы дружно жуем тосты с корицей.

— Скажи еще раз, няня. Скажи: «тост с курицей».

Я смеюсь и нежно тычу пальцем в его животик. Глаза у него ясные и блестящие, и я едва не падаю в обморок от облегчения, увидев 36, 8 градусов на термометре.

— Нет, Грейер, корица. Повторяй за мной.

— Лучше назвать это «женский тост». Повторяй за мной.

Его рука рассеянно гладит меня по голове, отчего по всему ковру разлетаются крошки.

— Вот сумасшедший ребенок! «Женский тост»? А что дальше? «Мужские яйца»?

Гровер заливается смехом.

— Ага! Мужские яйца! Я такой голодный, няня! Просто умираю. Можно мне яиц… мужских яиц?

Я ползу к нему, хватаю его тарелку и встаю.

— Привет! Привет! Мамочка дома!

Я застываю. Грейер смотрит на меня и, как обрадованный щенок, слетает с кровати и встречает ее у двери.

— Привет. Почему это у тебя все лицо в крошках?

Отчитав его, она оборачивается ко мне. Я вижу комнату ее глазами. На полу валяются подушки, одеяла, мокрые полотенца: после того как Грейер наконец заснул в шесть утра, я без сил рухнула рядом.

— Грейер очень сильно заболел. Прошлой ночью мы не спали…

— Да? А по мне, он прекрасно выглядит, если не считать крошек, которыми он весь усыпан. Грейер, иди в ванную и умойся, чтобы я смогла показать тебе твой подарок.

Широко раскрыв глаза, он поворачивается ко мне, но послушно исчезает в ванной. Удивительно, что он вообще может туда входить после всего, что было!

— Разве он не принимал лекарств?

— Да, разумеется, но осталось еще два дня. А вот кашлял он ужасно. Я пыталась вам дозвониться.

Она раздраженно кривит губы.

— Няня, по-моему, мы обсуждали, где полагается есть Грейеру. Можете идти, я сама всем займусь.

Я стараюсь улыбнуться:

— Хорошо, пойду переоденусь.

Прохожу мимо нее с тарелкой в руке, едва узнавая квартиру, наполненную солнечным светом. Запихиваю как попало вещи в сумку, надеваю джинсы и свитер и, в порыве возмущения, оставляю постель незастеленной.

— Пока! — окликаю я, открывая дверь, и слышу, как босые ножки Грейера шлепают по мрамору. Он мигом подскакивает ко мне в своей пижаме и слишком большой для него ковбойской шляпе.

— Пока, няня.

Он раскидывает ручонки, и я крепко обнимаю его, пораженная переменами к лучшему. Всего несколько часов, а он уже совершенно свободно дышит!

— Миссис N.! Врач велел ему принимать антибиотики еще два дня, так что…

С другого конца холла появляется миссис N.

— Но у нас сегодня куча дел! Нужно подстричься и ехать в «Барнис», выбирать подарок для папочки. Пойдем, Грейер, пора одеваться. До свидания, няня.

Намек понят. Нужно убираться.

Он идет за ней в свою спальню, а я, постояв немного, беру сумку, едва преодолевая соблазн положить упаковку таблеток рядом с ее сотовым.

— Пока, партнер.

Я тихо закрываю за собой дверь.

Сердцем ликуя и радуясь, вверх побежала старушка,

Весть принести госпоже, что желанный супруг возвратился.

Были от радости тверже колена ее и проворней ноги [47]

Гомер. Одиссея

Нажимаю клавишу «backspace» и наблюдаю, как мой пятый вариант вводного предложения стирается буква за буквой. Жан Пьяже… Что сказать, что сказать?