Онлайн книга «Кого за смертью посылать»
— Да так, обещал я одному сердитому дяденьке гостинец… — Подробности Жихарь излагать не счел нужным. Мутило же на торжище чувствовал себя не хуже, чем в родимой воде. Он хватал всякий товар руками, пробовал на зуб, на язык, на сжатие и на разрыв, на линючесть, на горючесть, на всхожесть, на свежесть, на вшивость, на яйца глист, на просвет, на всякий случай, на здоровье, на добрую память. На всякое слово продавца он отвечал десятью, торговался до пены из ушей, цену сбивал до полной ничтожности, а потом вдруг отказывался от покупки. Именно поэтому водяников и не ведено пускать на ярмарки. — Живет в сырости, а жизнь лучше иных людей понимает! — одобрил Мутилины дела Колобок. Жихарь задержался у прилавка, на котором красовались многочисленные новенькие лубки, посвященные какому-то неведомому герою по прозвищу Сопливый: «Заговор Сопливого», «Выговор Сопливого», «Договор Сопливого», «Наговор Сопливого», «Приговор Сопливого» и, наконец, «Платок для Сопливого». Их и разглядывать-то не хотелось, но народ брал охотно. К счастью своему и удовольствию, богатырь высмотрел в сопливой орде пестренький лубок «Похождение Жихарево о змие» и, не обращая внимания на громкие протесты, доносившиеся из сумы, заплатил за него целую монетку. Тут удовольствие кончилось. Лубок изображал какого-то гнусного заморыша с вострым носом, обряженного в кургузый кафтанчик и сапожки с коротенькими голенищами. Заморыш обеими лапками держал небольшую гадючку. Рядом с заморышем стоял хорошо вооруженный самовар с усами и бородой — видимо, как раз так создатели лубка мыслили себе Яр-Тура в латах. Посредством знаков, исходящих изо рта, заморыш почему-то жаловался: «На что я, молодец, на свет родился, что по чужим странам волочился?», а самоварный Яр-Тур выражал свое восхищение жизнью, восклицая по-иноземному: «Wow!» Гадючка, олицетворявшая, как видно, Мирового Змея, тоже не молчала: «Был я Змей Ермундганд, а ныне простой ползучий гад». В общем, оскорбительный был лубок, и Жихарь даже хотел жестоко наказать безвинного торговца-перекупшика, но для этого ведь требовалось прилюдно открыть свое громкое имя, что никак не входило в тайные коварные планы торгового товарищества «Колобок и сыновья». Даже разодрать позорное изображение прижимистый Колобок не дал — утащил к себе в суму и прибавил: — Это хорошо, что не похож! Зато тебя тут никто не признает! Бродить среди торговых рядов вприглядку богатырь был готов хоть дотемна, но у водяника, негожего к длительному сухопутному хождению, устали ножки. Да и на ночлег нужно было куда-то устраиваться. — Могли бы и под забором переночевать! — вздыхал Колобок. — Но нельзя: мы же зажиточные конеторговцы… — Ищи лучший постоялый двор, — сказал Жихарь. — Мы с Мутилою все же владыки. Понятно, что Колобок нашел заведение не первого разбора, но товарищам было уже все равно. Зашли под навес, где стояли длинные столы и лавки. Там уже сидели десятка два людей, хлебали что-то из больших глиняных мисок, швыряли под стол кости. Жихарь потребовал у хозяина щей с убоиной, бараний бок с гречневой кашей и пирогов, Мутиле мясного не полагалось, он решил удоволь ствоваться вешними мочеными грибами. Потом оба, не сговариваясь, звучно щелкнули пальцами по кадыкам. Сума, висевшая у Жихаря на боку, задергалась: то Колобок начал трястись над каждой денежкой. — Вас тут опоят, разденут и на дорогу выкинут, — предрекал он. — Э, что там у тебя в суме? — спросил торговый человек в пестром халате и подался на дальний конец лавки. — Там у меня здравый смысл живет, — не растерялся Жихарь. — Он мне и подсказывает, чего нельзя, а что можно. — А зачем он хранится отдельно? — не отставал человек. — Больно велик — в черепушку не лезет, — объяснил богатырь. — Зато в нужный час его всегда можно убрать в уголок. Иногда и рассудку полезно помолчать! — А-а, — позавидовал спросивший, но на прежнее место не пододвинулся. Остальные вечерявшие тоже глядели на Жихаря с Мутилой опасливо: первый походил на разбойника, второй — на мошенника. — Косятся на нас, — тихонько прогудел богатырь в суму. — Надо слегка угостить людей, а то как бы не вышло шуму… — Разорители! Погубители! — завопил, забывшись, Колобок. — Сперва за чарочку, а потом ковшом! Все поглядели на товарищей с некоторым даже ужасом, но просвещенный Жихарем торговец в пестром халате объяснил им насчет здравого смысла, отселенного в суму. — Ой, бедняга! — запричитали самые сердобольные. — Это же все равно что жену с собой таскать! — Так всю жизнь и мучаюсь, — признался богатырь. — Но я его сейчас под лавку уберу — пусть там разоряется. Вот когда прикажу: «Сума, дай ума!», тогда и вещай! Гомункул осознал свое бессилие и затих, потому что у него даже зубов для досадного скрипа не было. Угостившийся народ перестал видеть в богатыре и водянике лиходеев, провозглашал здравицы в их честь, хвалил за щедрость. Словом, началось вполне веселое застолье, когда люди от каждого ковша только трезвее становятся. На веселье не замедлили явиться песенники и гудошники. Двое играли на рожках, третий пел: В некотором месте, во одной деревне Жили два брата — Эрос и Танатос. Эрос был крив, а Танатос с бельмом. Эрос был плешив, а Танатос шелудив. На Эросе зипун, на Танатосе кафтан. На Эросе шапка, на Танатосе колпак. Пошел Эрос на рынок, а Танатос на базар. У Эроса в мошне пусто, у Танатоса ничего. Разгладили они усы да на пир пошли. Эрос наливает, а Танатос подает. Эрос пьет задаром, а Танатос — за так. Стали их добрые люди бить: Эроса дубиной, а Танатоса батогом, Эрос кричит, а Танатос верещит. Эрос в двери, Танатос в окно. Эрос ушел, а Танатос убежал… — Сколько можно! — закричали гости, прерывая неведомую Жихарю песню. — Который год одно и то же! Другие гости заступились за потешников, и быть бы, к богатырскому удовольствию, драке, но тут под навес залетел воробей. Опрокидывая лавки и столы, бросились ловить воробья и гнать его взашей. — Птица в избу залетела — к покойнику! — кричал кто-то. Песенники под шумок скрылись, унося в подолах рубах ухваченные со столов куски. Воробей тоже выпорхнул из-под навеса — подальше от дураков. Наконец все успокоились и стали рядить, можно ли считать навес полноценной избой и действенна ли в таком случае примета. Потом начали припоминать иные приметы близкой смерти. — Сад поздно зацветает — к смерти хозяина! |