Онлайн книга «Многобукаф. Книга для»
|
— Опять дразнишься! — Да нет же! Я сам… я бы сам оттуда убежал при первой возможности! Золушка оглядела нескладную фигуру паренька, его лохмотья и босые ноги и откровенно фыркнула. — Да тебя бы туда и не пустили. — Это верно, — облегченно засмеялся тот. Золушка вздохнула. — А мне бы хоть одним глазком… — Да на что там смотреть? — На принца. Парнишка задумчиво уставился куда-то в небо над головой Золушки. — А что — принц? Подумаешь, принц… — Он, говорят, красивый. — Врут, наверно. — Может, и врут, — согласилась Золушка. — Вот я бы сама и посмотрела. Никогда не видела живых принцев. — Да чего на них смотреть… — парнишка колупнул ногтем краску на заборе. — Принц, не принц… ерунда это всё. — А вот и не ерунда! — А вот и ерунда! — А вот… а если ерунда, то и говорить тогда не о чем! И вообще, мне надо просо перебирать! Золушка отвернулась и всхлипнула. Парнишка подумал секунду — и спрыгнул с забора во двор. — Ладно уж. Давай помогу. — Отстань. — Ну что ты как маленькая! Обиделась… Золушка утерла нос и решительно задрала его вверх, смерив мальчишку презрительным взглядом. — Ты же не умеешь перебирать зерно? — А ты меня научишь, — паренек неуверенно улыбнулся и протянул руку. — Мир? Золушка вздохнула и хлопнула его по ладони. — Мир. Парнишка быстро взглянул на небо; солнце стояло уже высоко, но до полудня оставалось часа полтора. Это хорошо, потому что он еще успеет вернуться домой в срок. А ровно в полдень заколдованные лакеи снова превратятся из крыс в людей — и тут такое начнется!.. Да и неудобно будет оказаться перед девушкой в королевских одеждах. Еще опять решит, что над ней издеваются. Принц никогда не перебирал ячменя и проса. Ему очень хотелось попробовать. * * * Жила-была на свете Любовь. И был у неё, как полагается, Предмет Любви. Им было очень хорошо вместе. Предмет смотрел на Любовь влюбленными глазами и говорил: «Я тебя люблю!» А она расцветала от этих слов и была для своего предмета самой воплощенной Любовью. Но время шло, и Предмет всё реже стал смотреть на Любовь так, как раньше. Ей теперь приходилось самой спрашивать: «Ты меня любишь?.». «Что? — отвечал Предмет. — А, ты об этом… Конечно, люблю. Не веришь?» Любовь, конечно, верила — и доверчиво прижималась щекой к плечу своего Предмета. Так Любовь стала Верой. Она верила своему Предмету безоглядно, даже когда он стал реже появляться дома, даже когда от него стало пахнуть чужими духами. А потом Предмет и вовсе пропал, и верить стало некому. От Предмета остались какие-то мелочи: зубная щётка, сношенные тапочки, треснувшая кружка. Вера ничего не выбрасывала. «Это глупо, конечно, — думала она. — Бессмысленно даже надеяться… Но вдруг он всё-таки вернётся?» Вера, конечно же, не может существовать без Предмета Веры. Так Вера стала Надеждой. Надежда — беспредметна. Она живёт — и ждёт. Живёт — и надеется. Она умирает последней — и всё никак не умрёт. Ей нельзя умирать — потому что после неё придёт Ненависть. Надежда должна держаться до последнего. * * * — Ты, Моська, пойми меня правильно, — говорил Лев, разливая по новой. — Я конкретно против тебя ничего не имею. Я тебя даже уважаю. Но вообще собак не терплю. — Почему? — Да так… на гиен слишком похожи. Ты пей, пей. Лев и Собачка чокнулись мисками и стали лакать. — Погоди, я не понимаю, — сказала Собачка, облизав нос. — Гиены, они же далеко, они в Африке. А собаки… — Гиены — они везде! — авторитетно заявил Лев. — Посмотри вон туда. Видишь? — Вижу. Жираф. — Это не жираф. Он только притворяется жирафом. А на самом деле — гиена! Вон, вся шкура в пятнах. А слон, думаешь, кто? — Да ну, брось! Слон — это… — Гиена! И ты тоже гиена. Собачка обиделась. — Скажешь тоже! Какая я тебе гиена? — Да ты не переживай, — вздохнул Лев. — Вы, собаки, все гиены. Но ты — нормальная гиена, своя. Я тебя уважаю. А ты меня? — Лев грозно глянул на Собачку. — А куда я денусь? Уважаю, конечно, — сказала Собачка и на всякий случай отодвинулась от Льва. — Выпьем за это! — подытожил Лев и снова припал к миске. Собачка деликатно пригубила из своей и задумалась. — А чем тебе гиены насолили? — Они мерзкие! — скривился Лев. — Представь себе — бежишь ты по саванне, преследуешь антилопу. — Я?! — Нет, я! Бегу я, помнится, по саване, преследую антилопу. Догоняю, сваливаю на землю ударом лапы… — Как ты можешь это помнить? — усомнилась Собачка. — Ты же никогда в Африке не был? — Что ты понимаешь! — горько усмехнулся Лев. — Во мне говорит память предков. — А-а-а… ну тогда ладно. — И тут, — Лев насупился и всхлипнул. — Эти твари… Мерзкие вонючки… и сожрали добычу! Мою добычу, понимаешь!? — он ударил себя лапой в грудь и скорчил кислую рожу. — Нет, не терплю. — Лёва, это было давно, — попробовала утешить Льва Собачка. — А мне плевать, что давно! Во мне говорит память предков! — Выпьем за предков, — быстро предложила Собачка. Лев задумался и кивнул. — Выпьем. Они наклонились и снова отпили из мисок. — Тебе еще налить? — Наливай. Только капельку. Лев разлил по новой. Собачка понюхала свою миску и скривилась. — Где ты только берешь эту гадость? — У сторожа, — ответил Лев. — А сторож где берет? — Не знаю, — признался Лев. — Но на вкус это натуральная ослиная моча, так что у меня есть некоторые подозрения. Он склонился над своей миской, но пить не стал, а только вздохнул задумчиво. — До чего мы, Львы, докатились! Пьем ослиную мочу. А ведь были царями зверей! Ведь были, а? — Ну, в этой клетке ты и теперь царь, — заметила Собачка. — Царь… — невесело усмехнулся Лев. — Цари не едят коровьи мослы и овсяную кашу! А чем меня тут кормят? Да не отвечай, и так тошно. Сижу за решеткой, в темнице сырой, — запел он, — вскормленный в неволе орел молодой… Орел, между прочим, тоже царь. А кормят его дохлыми мышами. А, каково? А вокруг ходят посетители с собаками… Ты понюхай, чем от них пахнет! Печенкой! И этим, как его, корм для собак… Все название забываю. Понимаешь, им — печенка, а мне — коровий мосол! Ненавижу собак. |