Онлайн книга «Я и Софи Лорен»
|
О профессоре Холоденине ходили легенды. Знающие люди утверждали, что как старик он очень даже выгодный. На экзаменах за ним подмечали такое: профессор исторических наук, вначале он внимает досконально. А кто идет вначале? Вот, отличники! Холоденин слушает их напряженно, вдумчиво, придирается к словам. И даже не спит. Потом он, толстый, обрюзгший, постепенно устает, внимание его ослабевает – он потягивается, зевает, а то и погружается в нирвану. И вот тут – спустя час или там три – отвечать ему самое время. И если отвечаешь бойко и уверенно, Холоденин тебя не беспокоит, он на тебя всецело полагается. И что бы ты в ответе ни буровил – он утвердительно кивает головой. А если отвечаешь неуверенно, если начинаешь лепетать. Мнешься нерешительно и жмешься, если, не дай бог, ты еще и робок, то Холоденин сразу настораживается, начинает в тебя вслушиваться, бдить, а то и просыпаться окончательно: «А? Что?» И тогда, не ровен час, – наверняка он заподозрит, что ты плаваешь, и захочет тут же утопить. Так что познакомьтесь: Холоденин. А если барабанишь ты уверенно – он в тебя уже особо не вдается. Он в ответе любит барабанщиков. И при тебе он будет благосклонно спать, не вникая в существо вопроса. Короче, если он не засыпает, он студента засыпает, – я понятен? 5 С горем пополам прошел учебный год. Год прошел, а горе – вот оно: экзамен. И экзамен – который только начинается! Я, конечно, выждал: пусть старика Холоденина на отличниках хорошенько разморит – а я уже явлюсь на все готовое. Холоденин был долгоиграющий – его экзамены тянулись допоздна. Когда экзамен разменял свой третий час – пробил и мой. А в двери у нас стеклянные окошки. Я заглянул и вижу: он уже расслабился, поплыл, – ну, думаю, пора уже и мне… – Можно? Он даже не ответил. Значит, можно. Я демонстративно кашлянул. Холоденин вздрогнул и очнулся, заморгал белесыми глазами: – Тяните ваш, мнэ, мнэ, билет. «Мнэ», – это он так жевал губу. Где он, мой билет. Пусть будет этот. Заглянул в него и… Всё, конец! Я так и знал – не знаю ничего, да и откуда? Ни на первый вопрос, ни на один. Но тосковать мне было уже некогда – и я решаю быть уверенным и бойким… 6 – Можно отвечать без подготовки? А почему без подготовки? Отвечаю. Там был еще спасительный обычай. Если взял билет – и отвечаешь сразу – тебе идут навстречу в виде балла. Если отвечаешь, допустим, на тройку, без подготовки – и на тройку, – тебе ставят четыре; а если на четыре – ты по истории круглый молодец с оценкой пять. Это в виде поощрения за смелость. По итогам многолетних наблюдений – это факт. Быть круглым мне, конечно, не светило… Для подстраховки – вдруг старик не пожелает отключаться… Я, прикинув, что если к двум прибавить балл – так это тройка… И вызвался идти без подготовки. – Можно? – Что, без подготовки, мнэ, мнэ, мнэ? Я кивнул, что да, без подготовки. А ничего ж не знаю, ничегошеньки! – Ну, давайте, – Холоденин мне. – Пожалуйста. Вслух прочитал я из билета три вопроса. Очень бодро, очень энергично. Он удовлетворенно закивал: мол, продолжайте в том же духе, хорошо. Вопрос первый повторил я с выражением: – Ну, работа Ленина «Уроки московского восстания», 1906 год. И все. Он утвердительно кивает: – Продолжайте. А что? А как? Холоденин благосклонно: – Ну, пожалуйста! 7 И вдруг как озаренье: мой ответ! Он ведь заключен в самом вопросе! Как в хорошей загадке – разгадка! Я воспрял и, полный ноль, начинаю барабанить Холоденину: – Так, Ленин! Владимир Ильич! (Бодро? А еще бы! Я барабанщик? Просто экстра-люкс!) Работа Ленина «Уроки московского восстания» (очень уверенно, очень!) вождем мирового пролетариата была написана по итогам московского восстания – о его же уроках (Господи, спаси!)… Холоденин: – Ага, угу… – кивает, – продолжайте, – потому что отвечаю я уверенно. Голова его склонилась как-то вбок, из уголочка рта пошла слюна. Ну, как младенец, даром что профессор. – …в 1906 году. Сам Ленин родился тогда-то, а умер тогда-то… Итак, московское восстание, оно случилось в России. И не где-нибудь в Саратове или Ростове, нет, конечно! Или в Туле, или… Холоденин одобрительно: – Ага… – Ну и вот…или во Пскове. Тоже нет! Московское – оно могло случиться лишь в Москве. И оно случилось именно там! Молчать – нельзя! Ни на секунду не смолкать! Так, что дальше, быстро… А, Москва! – Москва! Как много в этом звуке для сердца русского… Холоденин заворочался: – Стоп, стоп! – и, распахнув глаза, в меня как вперился. – Какое сердце?! – и заерзал в своем кресле. – А, сердце, так… (Я судорожно… Вот!) Всем сердцем народ, отсталый и забитый царским самодержавием… Холоденин успокоился: – Забитый. Ну, продолжайте, очень хорошо. И в каком же это месяце всем сердцем? Тут чья-то добрая душа мне отсуфлировала сердобольно: «В декабре!» Год я помнил, кажется, и сам: 905-й. А, декабрь, ну слава тебе, Господи! – Декабрьское восстание случилось в декабре. (Теперь могу я развернуть уже подробно.) Так, декабрь. (Мне важно не молчать.) Декабрь – первый месяц зимы, но последний – года, – констатировал я и вдруг отчего-то ввернул: – Мои года – мое богатство. Вот те на! Даже сам я удивился: что со мной? Холоденин очнулся: – Какое богатство? О, какое?! Так, так, так, а ну, не тормозить! – Богатство богатых в России и бедность бедных – вот в чем причина московского восстания! Я взглянул на Холоденина. Закрыв глаза, он безмятежно ободряюще кивал. Опасность миновала. И я понял: можно продолжать. Так, я о чем? А, во, первый месяц зимы! – и я: – Зима! Крестьянин, торжествуя, на дровнях обновляет путь… Холоденин дернулся, как от электрошока: – Что за путь?! – и распахнул глаза. – Путь, который преодолела партия Ленина. Мне можно продолжать? – Продолжайте, – умиротворенно, – про декабрьское восста… И отключился. Холоденин спал сном младенца преклонного возраста. Я продолжил, по его указке… И при этом думаю: ну что же я мелю?! Но если не молоть – то будет хуже! Так, «восста…». Я перевел дыхание. Ну что еще там в декабре, ну, я не знаю… Логика! Логика, она была всегда моим самым сильным местом в организме, и я зову ее на помощь: так, зима… А, значит, это птицы! И я: |