Онлайн книга «Малахов курган»
|
– Наталья Андреевна! – воскликнул Стрёма. – Оставьте в покое свои палочки на один секунд. Решите нашу судьбу. Довольно бушевать огню в моей груди! – Чего вы желаете от меня, Петр Иваныч? – Мы желаем быть вашим законным матросом! – Что вы, что вы! Очень круто повернули. Пора ли такие речи говорить? Война ведь. При вашем, Петр Иванович, горячем характере вас убьют, чего боже упаси, и я останусь вдовой матросской… Радости мало! – Эх, Наталья Андреевна! Ну, когда так, будьте здоровы, Наталья Андреевна! – И вам того желаю, Петр Иванович!.. Стрёма ушел разгневанный. Веня вскочил, закружился по комнате, кинулся обнимать сестру: – Молодец, Наталья! Как ты его! Чего выдумал: свадьбу играть… – Самое время! – отстраняя брата, сквозь слезы пробурчала Наташа. – Отвяжись! Поди на двор, что ли! Погляди, чего еще там. Веня выбежал на улицу и крикнул вслед Стрёме: – Напоролся на мель при всех парусах! Стрёма не оглянулся. Навстречу ему шли с двуручной корзиной намытого белья мать Наташи, Анна Могученко, и ее дочь Хоня. Матрос снял перед ними шапку и прошел дальше. А женщины уже собирались поставить на землю тяжелую ношу, чтобы отдохнуть и поболтать со Стрёмой. – Чего это Стрёма был? – спросила мать Веню, входя во двор. – Свадьбу играть хочет! – Ахти мне! Аккурат в пору!.. Давай, Веня, веревки – белье вешать. Веня достал с подволоки [42] веревки и начал с сестрой Хоней протягивать их тугими струнами по двору. Он влез на березку и, захлестнув веревкой ствол, оглянулся на мать. – Сколько раз тебе говорить: не лазь на дерево, не вяжи за березу – на то костыли [43] есть. Вот я тебе! – сердито кричит Анна. Веня с притворным испугом спрыгнул с березы. Мать вошла в дом. – Обрадовал жених тебя, Наталья? Дочь молча кивнула, подняв на мать красные, заплаканные глаза. – Чего ж ты будто не рада? – Не смейтесь, маменька, и без того тошно до смерти. – Я не смеюсь. До смеху ли! Что ж ты ему сказала? – Что я могла сказать?! Ведь убьют его! Вот у Хони в Синопе жениха убило… – Эко дело – убьют! Я за твоего батюшку шла – не думала не гадала, убьют иль что. Наглядеться не успела, а у него отпуск кончился. Я Михайлу родила в тот самый день, когда батенька под Наварином [44] сражался с турками. Ранило, а жив остался. Да мы с тех пор еще сколько детей народили! Наше дело матросское уж такое. – Маменька, так ты велишь мне за Стрёму сейчас идти? – Воля твоя. – Да ведь куда мне идти, коли его убьют на войне? – В отцовский дом придешь, не выгоним… – Маменька, свет мой ясный! – радостно воскликнула Наталья и залилась слезами. Со двора послышались голоса. Мать выглянула за дверь и со смехом сказала Наташе: – Еще жених пришел! Высадка неприятеля
Веня на дворе, визжа от восторга, приветствовал нового гостя: – Митя! Ручкин! Слушай… Какие депеши передавали? Что царь – получил депешу? Ответил князю? – Погоди, Веня, твой черед потом. Дай мне поздороваться да потолковать с Февроньей Андреевной… – Со мной много не наговорите, Митрий Иванович, – ответила Хоня. – Подите в горницу – там маменька с Наташей. – А мне с вами более приятно… Вот вы какую иллюминацию наделали! Будто на флоте по случаю Синопской победы. И правда: двор, увешанный разноцветным бельем, напоминал корабль, расцвеченный флагами в праздник. Хоня сжала губы, отвернулась от Ручкина и ушла в самый дальний угол двора. – Экий я олух! – вслух выбранил себя Ручкин, спохватившись, что напрасно упомянул о Синоп сражении, и вошел в дом. Веня – за ним. – Шел я мимо с дежурства да думаю: зайду по пути… – объяснил Ручкин свое посещение, улыбаясь во все лицо. – Нынче, видно, к нам всем по пути будет, – ответила Анна. – Скоро, поди, Мокроусенко с Погребовым [45] пожалуют. – Стрёму я встретил… Видно, тоже у вас был? Да что-то идет расстроенный. – Да чему радоваться-то? Ты один сияешь, как медный таз, словно тебя бузиной натерли. – Дела, конечно, не веселят, пока, однако, нет места и для печали… А Мокроусенко я тоже видел: он и точно говорил – надо зайти с Ольгой Андреевной повидаться. – Вчера на бульваре видались, – промолвила Наташа. – Время военное. Час за сутки считать можно. Вчерась кто бы думал, а сегодня англичане в Евпатории высадку сделали!.. – Полно врать! – оборвала Ручкина Анна. – Мне врать не полагается, Анна Степановна, я человек присяжный. Сам депешу с Бельбека принимал и своей рукой на бланке князю Меншикову адресовал… Комендант Браницкий отступил из Евпатории по дороге на Симферополь [46] … Англичане высадили три тысячи человек при двенадцати пушках. – Что ж майор ушел без боя? Стыдобина какая! – А что он мог поделать? У него команда слабосильных в двести человек. Против такой-то силы! Английский адмирал подошел к городу на пароходе и пригрозил сжечь город, если не сдадут. – Что же князь-то делает? – Князь армию бережет. Армия стоит на реке Альме, заняв позицию. С сухого пути к флоту не подступиться. Да и место открытое. Князь так думает: пускай все на берег вылезут, мы тут их и прихлопнем. – А князь-то тебе говорил, что думает? – с насмешкой спросила Анна. – Самолично с ним беседовать не пришлось, а все идет через наши руки. И своя голова у меня на плечах есть, могу понять! У нас на телеграфе… – А ты бы поменьше болтал, что у вас на телеграфе! – резко сказала вошедшая в дом Хоня. Ручкин обиделся и смолк. А ему-то как раз хотелось именно теперь, когда появилась Хоня, похвастать тем, что он знал. |