Онлайн книга «Малахов курган»
|
– Веня, что мокнешь! Слазь! – крикнула Маринка на ходу. Маринка вихрем влетела в горницу, сбросив бушлат, упала на скамейку и, зажав между коленами руки, сквозь звонкий хохот лепетала: – Маменька, сестрицы… Погребенко! Ох! Не могу! Ха-ха-ха! Идет! – Куда идет? – Идет, идет, маменька, милая! Сюда идет. За мной идет… Я по мосту – он за мной. Я бегом в гору – он за мной. Я в улицу – он за мной. Спрячьте меня, милые, куда-нибудь… Маринка вскочила, с хохотом схватила мать за плечи, закружила, повернула лицом к двери и спряталась у нее за спиной. В комнату вошел, сняв шапку, матрос. Две красные пушечки, накрест нашитые на рукаве бушлата, показывали, что матрос – комендор. – Здравия желаю всему честному семейству! – весело сказал матрос. Веселый голос его не вязался с нахмуренным, строгим лицом. – Здравствуй, Погребенко, здравствуй, – ответила за всех мать. Ее голос, жесткий и суровый, противоречил открытому, веселому взгляду. Марина, прижавшись лицом к матери, щекотала ей спину губами, вздрагивая от немого смеха. – Зачем пожаловали? – Нам желательно Марину Андреевну повидать. Кажись, будто она в дом вошла. – Нету, матрос, ее дома! Не бывала еще. – Шутите или нет, Анна Степановна? Как будто видел я… – Не верьте глазам своим. – Конечно, она у меня всегда в глазах: и днем, наяву, и ночью, во сне, – все ее вижу. Марина подтолкнула мать навстречу матросу. Он попятился к двери. Анна закричала, наступая: – Что это, матрос, ты за девчонкой по улицам гоняешься? Али у тебя иных делов нет? – Так ведь, Анна Степановна, она сама меня просила к обеду на мостике быть и обещала свое слово сказать… – Какое еще такое слово у девчонки может быть? – Скажу при всех без зазрения: я им открылся вполне. Они обещали мне сегодня, лишь три склянки [54] пробьют, на мостике встретиться и дать ответ: любят они меня или нет. – Согласна! Люблю! – прошептала в спину матери Марина и боднула ее головой. Анна от этого толчка нагнулась кошкой, готовой прыгнуть, и закричала: – Ах ты, бесстыжий! В доме три невесты на выданье, а он за младшей бегает! – Про меня, маменька, не говорите, – отозвалась Хоня, – я сестрам не помеха. Погребенко посмотрел на Хоню, взглядом умоляя помочь ему. Наташа, не обращая внимания на то, что делалось около нее, перебирала коклюшки. Веня, войдя в комнату вслед за Погребенко, дрожал от холода и восторга, следя за этой сценой. Он то садился на скамью и оставлял на ней мокрое пятно, то обегал вокруг матери, хватая Маринку за платье, то кивал Погребенко, указывая ему, где надо искать Маринку, то кидался к Наташе и нашептывал ей на ухо, давясь от смеха: – Вот чудак! Никак не догадается, где Маринка! А она ведь за маменькой… – Да ну? – шепотом ответила брату Наташа, не поднимая от работы головы. – Ты поди ее толкни. Веня кинулся к матери и толкнул Маринку. – Вот она где! Погребенко, держи ее! Марина обхватила мать по поясу руками. – Ступай, сударь! – отпихнув Веню рукой, крикнула Анна. – У Марины еще и приданое не накладено. Скрыня у ней пустая! Маринка толкала мать в спину, но Погребенко, улыбаясь, держал руки по швам, будто вытянулся перед командиром на борту корабля, и не хотел отступать ни на пядь [55] . Веня крикнул ему: – Верно: у ней пусто! Вон гляди! Веня бросился к Маринкиной скрыне, поднял ее за ручку, стукнул колесцами об пол и толкнул – скрыня покатилась по полу. Марина за спиной матери звонко захохотала. Лицо Погребенко вспыхнуло солнцем от ее смеха. Хоня, ласково светя глазами, вздохнув, тихо сказала: – Он ее и без сундуков возьмет. Счастливая моя Маринушка! – Правильно сказать изволили, Февронья Андреевна, – серьезно подтвердил Погребенко, – не в сундуках счастье. – Видать, моя младшенькая из всех четырех дороже… – вздохнув, молвила Анна и с грустью прибавила: – Ты у меня, Алексей Иванович, стало быть, самое дорогое хочешь взять? Не отдам! – Не отдадите – сам возьму! Погребенко побледнел, глаза его гневно сверкнули. Марина, смеясь, выглянула из-под мышки матери, как цыпленок высовывает голову из-под крыльев клуши. Она, сияя, смотрела в лицо комендора и так тихо, что почти сама не слыхала, шептала: – Приходите нынче вечером на музыку на бульвар! – Бывайте здоровы! Прощайте, Марина Андреевна… Погребенко попятился к двери и исчез за ней. – О-ох! – вздохнула Анна Степановна. – Одного только Мокроусенко недостает… Ах! Глава вторая
Бомба
Анна всплеснула руками. Не успела затвориться дверь за Погребенко, как снова тихо приотворилась, и в комнату просунулась голова Мокроусенко. – Чи можно, чи нельзя? – спросил Мокроусенко, хитро прищуриваясь. Веня схватил дверь за скобу и потянул к себе, стараясь придавить шею Мокроусенко. – От як? – удивился Мокроусенко. – То-то мне Погребенко сказав, що лучше б… – И он запел приятным голосом: Лучше б было, лучше б было Не ходить, Лучше б было, лучше б было Не любить! Ой, Венька, задавил совсем! Не дайте, добрые люди, погибнуть христианской душе без покаяния! Отпусти, хлопче! – Не пускай, не пускай его, Веня! – кричала Марина. – Дави! Мокроусенко закатил глаза и захрипел. «Притворяется!» – догадался Веня. Но ему стало жалко Мокроусенко. Мальчик выпустил скобу, и в комнату за головой Мокроусенко продвинулись боком его широкие плечи, а затем, вертя шеей, вошел и он весь. В горнице стало сразу тесно от его крупного, громоздкого тела. Он отвесил низкий поклон Анне, касаясь мокрой шапкой пола. – Добрый день, Анна Степановна! Потом он отвесил по такому же поклону первой Хоне, потом – в спину Наташе, не такой уж низкий, затем кивнул Марине. Вене погрозил пальцем: – Ой, попадись ты мне, хлопче, на тихой улице! |