Онлайн книга «Марина»
– Спасибо, Виктор. Просто слов не находим для благодарности… – Не благодарите, а держитесь подальше от этого осиного гнезда. Двери вагончика открылись. Мы попрощались. – А вы, Виктор? Что будете делать вы? – спросила Марина. – Что и все старики: перебирать воспоминания и спрашивать себя, как же так вышло, что жизнь пошла наперекосяк. Ну, все. Счастливо вам. Мы уселись у окна, двери закрылись, вагончик заскользил вниз. Вечерело. Огни Вальвидреры медленно уплывали назад, а неподвижная фигурка Флориана на платформе становилась все меньше, пока не исчезла из виду. Герман приготовил к нашему приходу итальянское блюдо с названием, звучавшим, как оперная ария. Мы уютно поужинали в кухне, слушая отчет Германа о его шахматной схватке с непобедимым иезуитом, очередной раз взявшим верх. Марина была непривычно молчалива, предоставив нам с Германом беседовать вдвоем. Я даже спросил себя, не сделал ли я чего-нибудь, что ее обидело. Герман предложил мне партию в шахматы. – Я бы с радостью, но сегодня моя очередь мыть посуду, – объяснил я. – Что ты, я сама охотно… – начала слабо возражать Марина у меня за спиной. – Нет-нет, моя очередь… Герман в соседней комнате расставлял фигуры на доске. Марина, не глядя на меня, уже мыла тарелки. – Позволь, я помогу. – Пойди лучше к нему. Герману нравится играть с тобой. – Оскар, я готов, – раздался его голос из гостиной. Я посмотрел на Марину. При свечах она показалась мне бледной и усталой. – Ты хорошо себя чувствуешь? Оглянувшись, она улыбнулась мне. Порой, когда она улыбалась вот так, я казался себе бестолковым и маленьким. – Иди, иди. И дай ему выиграть. – О, это нетрудно. Я послушно оставил ее одну. Перешел в гостиную, к ее отцу. И сел за стол при свете хрустального канделябра, всей душой желая помочь Герману провести ближайший час так приятно, как это возможно для человека. Ибо этого хотела его любящая дочь. – Ваш ход, Оскар. Я его делаю. Он слегка кашляет. – Должен напомнить вам, Оскар, что пешки так не ходят. – Простите. – Ничего, ничего. Это у вас от энтузиазма. Не поверите, до чего же я вам завидую. Молодость – капризная возлюбленная: пока учишься ее ценить, она уходит к другому и, заметьте, никогда не возвраща… ах! Что же это! Вы хотите сказать, я потерял пешку? Уже после полуночи меня разбудил какой-то звук. Дом был погружен в темноту. Я сел в постели и снова прислушался. Кашель – глухой, надрывный, где-то внизу. Охваченный беспокойством, я вышел в коридор: звук шел с нижнего этажа. Дверь в комнату Марины открыта, ее кровать пуста. Меня кольнул страх. – Марина! Молчание. Я сбежал по холодным ступеням, стараясь не топать; внизу у лестницы мелькнули два зеленых глаза – Кафка. Кот тихо мяукнул и побежал впереди меня по темному коридору, в конце которого слабо светился прямоугольник открытой двери. Оттуда и слышался кашель. Плохой, болезненный. Как в агонии. Кафка подскочил к двери и застыл перед нею, жалобно мяуча. Я тихо позвал: – Марина? Долгая пауза. – Входи, Оскар. Она не сказала это, а простонала. Я вошел, набравшись духа. Свеча стояла прямо на полу и едва освещала огромную ванную комнату, мерцая в белом кафеле. Марина опиралась лбом о край раковины, дрожа и задыхаясь, мокрая от пота рубашка облепила ее тело, как саван. Лицо она отворачивала, но я увидел, что носом идет кровь, и пятна крови покрывают рубашку спереди. – Что… чем помочь? – бессвязно бормотал я. – Закрой скорее дверь. – Она это сказала уже твердо. – Сейчас же. Я это сделал и снова подскочил к ней. Она была в лихорадке, пот заливал лицо, к которому прилипли пряди волос. Я кинулся было будить Германа, но она остановила меня, сжав руку с такой силой, которой нельзя было ожидать. – Ни за что. – Да ведь… – Мне уже лучше. – Ничего тебе не лучше! – Оскар, не тревожь Германа! Тем более что он ничем не сможет помочь. И вообще, приступ уже прошел. Мне лучше. Твердый и серьезный ее голос почему-то наводил на меня страх. Как загипнотизированный, я не мог оторвать глаз от ее лица, а она смотрела так, что я не смел ослушаться. Протянула руку, погладила меня по щеке. – Да не бойся ты. Видишь – я уже пришла в себя. Взяв мою руку, Марина приложила ее к своей груди. Сердце ее билось у меня в ладони, едва удерживаемое ребрами. Совершенно потерянный, я медленно отнял руку. – Ну вот, понял? Как огурчик. Так, а теперь ты дашь мне честное слово, что Герман об этом не узнает. – Да почему? – с досадой возразил я. – Ты вообще скажешь, наконец, что с тобой? Она опустила лицо, выразившее на миг бесконечную усталость. Я замолк. – Просто обещай. – Слушай… надо к врачу. – Оскар, дай мне слово. – Даю. А ты дай слово пойти к доктору. – Договорились. Я схожу к врачу, ты – ни слова Герману. Она намочила полотенце и спокойными движениями вытерла с лица кровь. – Ну вот, после такого зрелища ни одна девушка не может рассчитывать на продолжение романтических отношений! – Не неси вздор. Она продолжала умываться, поглядывая на меня в зеркало. Ее тонкое, дрожащее от слабости тело, обвитое влажной тканью рубашки, вдруг показалось мне прозрачно-тающим, исчезающим. С неожиданным удивлением я понял, что мы оба ничуть не смущены ее, да и моей, практической наготой. Марине было не до девической стыдливости – она дрожащими руками смывала с себя кровь и пот. Я нашел на вешалке купальный халат и помог ей завернуться. Она глубоко вздохнула, согреваясь. – Чем тебе помочь, Марина? – прошептал я. – Побудь здесь со мной немножко. Она опустилась на стул возле зеркала. Попыталась привести в порядок волосы, спутанные, рассыпавшиеся по плечам, но не хватало сил – рука со щеткой падала в изнеможении. – Дай-ка, – попросил я, отбирая у нее щетку. Я медленно, осторожно причесывал ее. Наши взгляды, встречаясь в зеркале, тонули друг в друге. Марина взяла мою руку и прижала к своей щеке. Щека была мокрой от слез. Мне не хватило духу спросить, почему она плакала. Я помог Марине снова улечься в постель. Она перестала дрожать, лицо слегка порозовело. – Спасибо, – шепотом поблагодарила она меня. Я рассудил, что отдых ей сейчас нужнее всего, и вернулся к себе в комнату. Ворочаясь в кровати, я напрасно призывал сон к себе самому: спокойствие не возвращалось. Нервно прислушивался я к поскрипываниям старого дома, к сухому шуму деревьев за окном. Беспричинная тревога донимала меня все сильней. Наверное, слишком многое случилось сразу. И слишком быстро. Мозг отказывался обрабатывать хаотичную информацию. В предрассветных сумерках я отчаянно боролся с распадающимися на осколки впечатлениями. Более всего меня пугало, что мои чувства к Марине вышли из-под контроля. Глядя на разгорающееся зимнее утро за окном, я наконец задремал. |