Онлайн книга «Эй, вы, евреи, мацу купили?»
|
Лицо ее превратилось в кровоточащую рану. В графе «год рождения» она записала 1984 вместо 1961. Не в себе была она. Она остановила заведующую. – Можно с вами поговорить? В отдельном кабинете. – Я на третьем месяце беременности… уезжаю в экспедицию… Мы вас отблагодарим… – Только в общей очереди. Общей, так общей, обрадовался Дима, спешить с такой ведьмой некуда. Некуда-некуда. Некуда и незачем! На улице она сказала: – Вы пойдете в салон для новобрачных? – Посмотри! – сказал он. – Я уже лысый! Меня туда уже не пустят! Она усмехнулась. – Ну, кольцо, я полагаю, вам тоже носить не обязательно. Дима только бровь взметнул, а слов не нашлось. И главное – будто тошнить начал. Она заметила. – Противно смотреть, как вы разыгрываете из себя несчастного. Уж кому гадко, так это мне. Нам нужно обговорить дальнейшее. Вы сможете платить сто рублей в месяц? – За ребенка? – Я отвезу его дальней родственнице, в деревню. – Отвезешь? – Под Тулу, если она согласится. Ей семьдесят три года… Помогу на огороде. – Ты будешь меня прятать не только от своих друзей, но и от моего собственного ребенка? Я для него тоже старый? – От своих друзей я вас буду прятать. А дома, в конце концов, это мое личное дело с кем быть. Между прочим, у меня к вам очень серьезная просьба – никому на Горке не говорите о браке, и вообще, обо мне – уехала-мол, куда – не знаю. – Значит, для всех: я тебя не знаю. – Я не хочу, понимаете, чтобы мои друзья узнали об этом браке, вообще, что я выходу замуж. – Да-а, – вздохнул Дима. – Грустно-о… – То ли еще будет, – усмехнулась Марина. – Однажды со мною подобное было, увы. – Представляю, что может родиться… Дебила да еще больной. – Делай аборт и кончим на этом. – Конечно, Вам наплевать, что я больше не смогу рожать. – Ну рожай! Но я еще подумаю – расписываться или нет. – Теперь уже поздно рассуждать. – Рассуждать никогда не поздно. – Если вы откажетесь расписываться, я буду мстить. Я очень мстительная. Ребенок жить не будет – достаточно не покормить день и он умрет. Дима едва сдержался, чтобы не заорать. С ним что-то стряслось, потому что ни страха, ни угрызения совести, ни тем более любви к Марине он больше не испытывал. Эта молодая женщина в странном коричневом платье, возможно, даже беременная от него, вдруг стала чужой. – Я объявлю на кафедре, что выхожу замуж, а вы потом откажетесь? – Откажусь. – Я вам даю два дня на размышление. Уже на другой день он совершенно уверился, что брак с Мариной – безумие. «Я буду мстить. Я мстительная». Мсти! А только на поводу у тебя я не пойду, – твердил он себе. – Я не кролик, ты не кобра. Женись, но ходи холостым, плати сто рублей на ребенка, а видеть его не моги. Да и твой ли он, Дима?! То-то и оно. Нет, сова, мы хоть и остолопы, но не на столько, чтобы жениться на тебе. Он теперь не хотел вспоминать, что просил ее стать ему женой перед Б-гом и она стала ею. И разве их ребенок не подтверждение того? Плевать! Ни Бог, ни черт – никто его не заставит жить с такой ведьмой. Она была его женой, и теперь он дает ей развод. Расплевались – и баста. Три дня минуло – от нее ни слуху, ни духу. На пятый день Дима уже не просыпался среди ночи в холодном поту. Ожил мужик. После работы выпил с другом в «Подкове» по три кружки пива и даже с настроением готовил ужин. Включил телевизор, а там «Ночь без птиц». И ничего-то больше не надо. Ему-то не надо, а к Марине мама приезжает. – Дима, – позвонила она, – я хочу все рассказать маме. Он снова чуть было не полетел в пропасть… – Что «все»? – сказа он. – Я расписываться не буду. Хоть стреляй в меня, а не буду. – А что случилось? – Да то и случилось, что я решил не расписываться с тобой. – Вы хорошо подумали? – Как уж могу. Она повесила трубку. Через полчаса позвонила вновь и попросила встретиться у кинотеатра «Прогресс». Пришла она почти одновременно с Димой и была на этот раз красивой и растерянной. – Что случилось? – спросила Марина. – Почему вдруг? … Почему вдруг ты ускользаешь – такой смирный, почти дрессированный. – Я у тебя вместо якоря. – Вместо якоря? – Я говорил тебе: я по тебе скучаю: ты отвечала: это меня пугает. В твоих планах эмоциям места не было. – В моих планах? – Это твое «вы». Ты мне мстила за разницу в возрасте. Да ты и не скрывала этого. «Мы не смотримся рядом». Кажется, я правильно цитирую? – Ну, я преувеличивала тогда. – А это твое «я влипла». – Я была раздражена. Я виновата. Но мужчина должен быть великодушным! Я ведь сейчас на все согласна. – И уморить ребенка, если я не распишусь с тобой. – Вы хотите моего позора. Я не могу позволить себе то, что позволяют себе студентки или бабы. – Ну они хотя бы детей своих не убивают из-за мужиков. – Вы сейчас ведете себя со мной так, как я вела себя с вами. Мы поменялись местами. Но поймите, наконец, что мне нельзя делать аборт! Разве вы не видите, у меня гормональное лицо. – Я в этом ничего не понимаю. Она не должна его разжалобить. Он перестал слушать ее и сосчитал до шестидесяти. Руки дрожали, но какое-то необыкновенное ликование охватило его. Все чувства обострились. Он с жадностью вдыхал запахи улицы. Все ее звуки – шуршание автомобилей, перезвон трамваев, голоса людей – звучали в его ушах, как симфония. Его охватило возбуждение, какого он давно уже не испытывал. – В конце концов, поставите в паспорте еще один штамп. Убудет от вас? Через полгода развелись бы. – Нет. И наступила долгая пауза, как глубокий вздох. Обезболивающая музыка деревьев и ветры провожала их до перекрестка. Он остался стоять у светофора, когда зажегся зеленый свет. Она ушла. Она презирала его, тогда как жизнь диктовала свое. Она никогда не будет ему рабыней. Стирать пеленки – в этом смысл жизни? Только в университете она чувствовала себя личностью. Аборт, даже если это убийство, разумный шаг. Не поздно ли? И почему этот негодяй раньше не показал ей зубы. Она бы рискнула. Ведь материнство – не более чем мистика. Впрочем, не для нее. В ней плод рос как болячка. Он доконает ее. |