Онлайн книга «Молоко с кровью»
|
На локте приподнялась, серьезной стала. – Давай повенчаемся, – попросила. – Богу поклясться – не закорючку в сельсовете поставить… – Шутишь или уничтожить меня захотела? Я – коммунист… Меня за это… Погасла, отвернулась. Он – с кровати. В брюки вскочил, по комнате забегал. Остановился – и к Марусе. За руку схватил, сжал, запястье даже покраснело. – Говори, а то убью! – Твоя я. – Точно? – А еще с высшим образованием! – рассмеялась через силу, а рука уже посинела. Испугался. Руку отпустил, целует ее. – Прости меня… Любовь моя… Жить без тебя не могу. Мир перевернулся. Умоляю – правду скажи. Если там что-то и было… Прощу! Клянусь – прощу, только не лги, Маруся! Слышишь? Не лги! Был кто-то? – Твоя я… – оттолкнула мужа, с кровати встала. – Книжек тебе накуплю. Учебник медицинский. По гинекологии. Может, поумнеешь и перестанешь меня за руки хватать. – А что? Бывает как-то иначе? – ухватился за сомнение, как за соломинку. – Бывает, – отрезала. Всю неделю Ракитное гуляло и догуливало Марусину и Лешкину свадьбу. Неделю молодые при гостях быстренько целовались, выпивали по чарке и исчезали в Марусиной комнатушке с настежь открытыми окнами. – Я Лешку понимаю! – размышлял Николай, когда ракитнянская молодежь собиралась около клуба и все сплетничала про пышную и красивую свадьбу. – Стыд бы имели, – раздражалась горбоносая Татьянка. – Неужто им ночи мало? – А вон они! Плывут наши рыбы! – радостно воскликнул баянист Костя, когда на пятый день еще хотелось выпить, а без молодых на халяву уже никто не наливал. Глянули ракитнянцы – точно! От Марусиной хаты чешут молодые – Маруся в цветастом платье, просто светится, Лешка пиджак на плечо закинул и молодую жену под руку ведет. – Куда это они? – заволновался Николай, потому что его, как и баяниста Костю, мучила жажда, а без молодых… Ну, не наливали, чтоб им пусто было! Лешка с Марусей вышли со двора на улицу и остановились. – А может, вернемся? – Лешка хитро глаз щурит. Вот, кажется, наелся за эти дни Маруси – аж через край, а только представит себе ее тело голое манящее, снова бы… Маруся краешком губ – да как хочешь! И – к дому. А он смеется, за руку ее, к себе. – Ну хорошо, хорошо… Пройдемся! Она равнодушными глазами по улице повела. – А я бы и вернулась. Лешка смеется. – Вот прямо тянешь меня в постель, ненасытная. Маруся уже и головку мужу на плечо положила, уже и к дому шаг сделала, да заметила – на лавке у своего двора худой немец уселся, «Пегас» закурил и в землю пялится. – А и пройдемся! – И потянула Лешку по улице. Под руку подхватила, спина выгнулась, подбородок – выше, выше… Лешка пиджак поправил – с такой женой не то что по улице пройтись не стыдно, а хоть по Парижу. Идут, улыбаются… – Подожди, Маруся, – говорит Лешка жене молодой. – Пойду с немцем поздороваюсь. – Идем вместе. Немец услышал шаги раньше, чем увидел Марусю и Лешку. Глаза напряг, очки поправил, встал… Стоит около лавки как прибитый. – Привет немцам! – Лешка Степке ладонь протянул, пожал крепко. – А что это ты на нашу свадьбу не пришел? – Был… – затянулся сигаретой, глаза отвел. – Это вас уже не было. Лешка смеется, на Марусю хозяйским глазом. – Да нас бы и сегодня не было… Вот я бы еще недели две с кровати не вставал, да жена, вишь, уперлась – дайте ей по улице пройтись, свежим воздухом подышать. Так, Маруся? Молчит Маруся. Усмехается. На немца смотрит и коралловое намысто на груди перебирает. Степка покраснел и упал на лавку. – Ну, ну… Потерпи уже. – Лешка Марусю обнял. – Какая же ты у меня горячая… Вот покурю и пойдем. К немцу наклонился. – Дай, Степа, прикурить женатому мужчине! – Обручальное кольцо немцу показывает и сигаретой к нему тянется. Немец со своего окурка пепел стряхнул, Лешке протягивает, а сам – глаза в землю. – Давай, немец! Будь здоров, не кашляй! – Лешка попрощался со Степой, согнул руку – мол, цепляйся, жена, пойдем уже. Маруся молча взяла мужа под руку, и молодые пошли к клубу. Степа только и видел, что их ноги. Головы не поднял. Когда уже далече отошли, немец как-то неловко поднялся с лавки, бросил окурок под ноги и молча побрел в свой двор. Возле хаты остановился, достал из кармана конфету и выбросил прочь. – Не понадобится, – пробормотал. Сел на пороге и снова закурил. «Помру я без нее, – подумал спокойно и горько. – К ней теперь и не подступиться». Почему-то вспомнился покойный отец, которого ракитнянские бабы все за вдов сватали, а он только плевал им под ноги, мол, отцепитесь уже, и одно талдычил, что была уже у него жена – Ксанка. «И зачем мне новая жена, когда я старую забыть не могу?» – не понимал калека. «Помру я без нее», – подумал снова. Отец хоть пожил с мамой, а ему… Что – ему? Ночи. Им лет по двенадцать было, когда однажды летней ночью немец как всегда, без надежд и ожиданий, принес конфету, положил ее на подоконник открытого Марусиного окна и уже хотел рвануть прочь, потому что наивно верил, что Маруся не догадывается, кто из ночи в ночь столько лет таскает ей сладости, как из открытого окна выглянула девочка. Немец убежал бы, но на тонкой шее в лунном свете увидел коралловое намысто и отчего-то замер, как последний дурак, заморгал, только и успел за вишню во дворе спрятаться. – Немец… Это ты? – услышал тихий шепот от окна. «Ну все. Задразнит!» – испугался и таки собрался бежать, однако ноги сами понесли к окну. – Привет, Маруська, – буркнул, очки поправил. – А я вот на ставок иду… За рыбой… Дай, думаю, по дороге вишен натрясу у Маруськи. У вас вишни немаленькие, – и умолк. – А ты почему не спишь? Спи уже. Вон ночь на дворе. – Известно, что ночь, – шепчет. – А ночью девушку звезда согревает… – Как это? – не понял. – Полезай в окно, – приказала. – Зачем? – испугался. – Потому что одна девушка на звезду смотрит и все, другая к ней тянется, а третья к себе манит… Степка залез в комнату, от страха и непонятного волнения присел под окном. Маруся присела рядом и прошептала: – Вот, немец, смотри мне! Если на другую глянешь – так все твои конфеты тебе прямо в рожу полетят. – Да не гляну, – смутился. – Клянись! – Чтоб меня на куски разорвало! – Что это за клятва такая дурная? |