Онлайн книга «Гигиена убийцы. Ртуть»
|
– Это ваши вкусы. Кто-то может их не разделять. – О да, можно и ветчину в мясной лавке находить красивой, никто не запрещает. – Это разные вещи. – Женское тело – то же мерзкое мясо. Иногда формы особенно безобразных женщин сравнивают с окороками, так я вам скажу, что все женщины – окорока, и только. – Позвольте мне в таком случае спросить, а кто же вы? – Гора сала. Разве не видно? – А мужчин, стало быть, вы находите красивыми? – Я этого не говорил. Мужчины обладают менее отталкивающей внешностью, чем женщины. Но это не значит, что они красивы. – То есть красивых людей нет? – Почему же, есть. Дети бывают красивы. Увы, недолго. – Значит, детство вы считаете благословенным возрастом? – Вы хоть слышали, что сейчас сказали? «Детство – благословенный возраст»! – Это общее место, но это правда, разве нет? – Конечно правда, осел! Но к чему говорить ее вслух? Все и так это знают. – Я вижу, господин Тах, что вы – глубоко разочарованный человек. – Вы только сейчас это поняли? Отдохните, юноша, такая напряженная работа мозга утомляет. – Что же вас так сильно разочаровало? – Все. Мир скверно устроен, вернее сказать, скверно устроена жизнь. Криводушие нашего времени еще и в том, что принято провозглашать обратное. Нет, вы слышите этот дружный восторженный визг: «Жизнь прекра-а-асна! Мы любим жизнь!» Я готов лезть на стенку от таких глупостей. – Эти глупости, может быть, говорятся от души. – Я тоже так думаю, и это еще хуже: значит, криводушие проникло всюду и люди верят в этот вздор. У них дерьмовая жизнь, дерьмовая работа, они живут в кошмарных дырах с отвратительными спутниками и пали так низко, что зовут это счастьем. – За них можно только порадоваться, если они счастливы! – Действительно, за них можно порадоваться. – А для вас, господин Тах, – что для вас счастье? – Небытие. Но у меня есть покой, это уже кое-что, – вернее сказать, был покой. – И вы никогда не были счастливы? Молчание. – Надо ли понимать, что вы были когда-то счастливы?.. Надо ли понимать, что вы никогда не были счастливы? – Помолчите, я думаю. Нет, я никогда не был счастлив. – Это ужасно. – Дать вам носовой платок? – Даже когда были ребенком? – Я никогда не был ребенком. – Что вы хотите этим сказать? – То, что сказал. – Но вы же были когда-то маленьким? – Маленьким – да, но ребенком не был. Я уже тогда был Претекстатом Тахом. – В самом деле, о вашем детстве ничего не известно. Все ваши биографии о нем умалчивают. – Естественно, потому что у меня не было детства. – Но родители же у вас были. – Гениальные догадки осеняют вас одна за другой, юноша. – Чем занимались ваши родители? – Ничем. – Как это? – Рантье. Состояние сколотили мои далекие предки. – А еще потомки, кроме вас, были? – Вы, случайно, не из налоговой инспекции? – Нет, я только хотел узнать… – Не суйтесь не в свое дело. – Профессия журналиста, господин Тах, в том и состоит, чтобы соваться в чужие дела. – Смените профессию. – Ни за что. Я люблю свою работу. – Бедный мальчик. – Я задам вопрос иначе: расскажите мне о том периоде вашей жизни, когда вы были наиболее счастливы. Молчание. – Может быть, сформулировать вопрос по-другому? – Вы меня что, за дурака принимаете? Что за игру вы затеяли? «Черный с белым не берите, да и нет не говорите» – так, что ли? – Успокойтесь, я просто как могу делаю свою работу. – Ну а я как могу делаю свою. – Значит, для вас работа писателя – не отвечать на вопросы? – Вот именно. – А Сартр? – Что – Сартр? – Он-то ведь отвечал на вопросы. – Ну и что? – Это противоречит вашему определению. – Никоим образом, – напротив, это его подтверждает. – Вы хотите сказать, что Сартр – не писатель? – А вы этого не знали? – Но он же писал замечательно. – Кое-кто из вашей журналистской братии тоже пишет замечательно. Но владеть пером недостаточно, чтобы именоваться писателем. – Неужели? А что еще нужно? – Многое. В первую очередь – крепкие муди. Обратите внимание, я говорю о внеполовой категории и могу привести тому доказательство: муди есть и у иных баб. Их мало, но все-таки: возьмите Патрицию Хайсмит. – Удивительно, что такой серьезный писатель, как вы, любит книги Патриции Хайсмит. – Почему же? Ничего удивительного. Если вчитаться – эта особа ненавидит людей, так же как я, а женщин особенно. Чувствуется, она пишет не для того, чтобы быть принятой в гостиных. – А Сартр? Он писал, чтобы быть принятым в гостиных? – Еще бы! Я не был с ним знаком, но читал его писания – этого достаточно, чтобы понять, как пылко он любил гостиные. – Такое с трудом укладывается в голове, когда речь идет о человеке левых взглядов. – А что такого? По-вашему, левые не любят гостиных? А я думаю, наоборот, они их любят больше, чем кто-либо. Это естественно: будь я всю жизнь простым рабочим, наверно, тоже мечтал бы о гостиных. – Вы чрезмерно упрощаете: не все левые – пролетарии. Среди них есть и выходцы из достойнейших семей. – Неужели? В таком случае им нет оправдания. – Не грешите ли вы стихийным антикоммунизмом, господин Тах? – Не страдаете ли вы преждевременным семяизвержением, господин журналист? – При чем здесь это? – Я тоже думаю, что ни при чем. Так что вернемся к нашим мудям. Это для писателя самое главное. Писатель без мудей ставит свое перо на службу лжи. Вот вам пример: возьмем писателя, владеющего пером, дадим ему тему. Если у него крепкие муди – получится «Смерть в кредит». Если нет – выйдет «Тошнота». – Вам не кажется, что вы все-таки несколько упрощаете? – Это мне говорите вы, журналист? А я-то по доброте душевной старался придерживаться вашего уровня! |