Онлайн книга «Гигиена убийцы. Ртуть»
|
– Я понял, куда вы клоните. Нет, психоанализа я не признаю. – Воля ваша, но вы могли бы сами об этом задуматься. – Да о чем задуматься, боже милостивый? – О ваших отношениях с женщинами. – О каких отношениях? С какими женщинами? – Только не говорите мне, что вы… Нет! – Что – нет? – Неужели вы… – Ну что, что? – …девственник? – Разумеется. – Не может быть. – Очень даже может. – Ни с женщиной, ни с мужчиной? – Я похож на пидора? – Напрасно вы обижаетесь, среди гомосексуалистов тоже встречаются выдающиеся люди. – Не смешите меня. Вы приводите аргумент вроде «честными бывают даже сутенеры» – как будто есть противоречие между понятиями «гомосексуалист» и «выдающийся». Нет, меня возмущает другое – почему вы отказываетесь верить в мою девственность? – Поставьте себя на мое место! – Как вы себе мыслите меня на вашем месте? – Это… это не укладывается в голове! В ваших романах вы пишете о сексе как специалист… как энтомолог. – Я магистр мастурбации. – Достаточно ли одной мастурбации, чтобы так досконально изучить вопросы плоти? – Зачем вы делаете вид, будто читали меня? – Послушайте, для этого не обязательно было вас читать, всем известно, что ваше имя прочно связано с контекстом самой откровенной и изощренной сексуальности. – Надо же! А я и не знал. – Недавно мне даже попалась диссертация на тему «Приапизм в творчестве Таха через синтаксис его прозы». – Забавно. Темы диссертаций вообще меня смешат и умиляют: до чего трогательны эти школяры, пыжатся, чтобы быть «как большие», и пишут чушь под замысловатыми заголовками, за которыми кроется банальнейшее содержание, – так в ресторанах, претендующих на изысканность, заказав блюдо со звучным названием, получаешь обыкновенное яйцо под майонезом. – Само собой разумеется, господин Тах, если вы не хотите, я об этом не упомяну. – Отчего же? Это никому не интересно? – Напротив, более чем интересно. Но мне бы не хотелось выдавать вашу тайну. – Это не тайна. – Почему же вы никогда об этом не говорили? – А кому бы я мог сказать? Не с мясником же беседовать о моей девственности. – Естественно, но с газетчиками тоже не стоит. – Почему? Девственность запрещена законом? – Это все-таки ваша частная жизнь, нечто глубоко интимное… – А все предыдущие вопросы, иезуитская ваша душа, разве не касались моей частной жизни? До сих пор вы почему-то не были так щепетильны. Нечего строить из себя целку (как нельзя более уместное выражение, заметьте), со мной эти номера не проходят. – Вы не правы. Бестактность тоже имеет пределы. Журналист бестактен по определению – это его профессия, – но он знает, что есть вещи, которых касаться нельзя. – Вы заговорили о себе в третьем лице? – Я говорю от имени всех журналистов. – Ну конечно, взыграло кастовое сознание, это свойственно трусам. А я вам отвечаю от своего имени, ни на кого не оглядываясь и не ссылаясь, кроме себя самого. И я говорю вам, что не стану загонять себя в ваши рамки и буду сам решать, что в моей частной жизни тайна, а что нет. На мою девственность мне глубоко плевать – делайте с ней что хотите. – Господин Тах, мне кажется, что вы не вполне сознаете, чем вам грозит это откровение: вы будете чувствовать себя оплеванным, вывалянным в грязи… – Позвольте, молодой человек, теперь я задам вам вопрос: вы дурак или мазохист? – Почему вы спрашиваете? – Потому что если вы не дурак и не мазохист, то я вас просто не понимаю. Вам преподносят на блюдечке сенсацию, дарят ее великодушно и бескорыстно, а вы, вместо того чтобы вцепиться в нее мертвой хваткой, как подобает уважающему себя стервятнику, высасываете из пальца проблему и разводите китайские церемонии. Вы сильно рискуете, если будете продолжать в том же духе. Мое терпение не безгранично, я могу и отобрать у вас эту сенсацию – не для того, чтобы оградить мою священную и неприкосновенную частную жизнь, а просто вам назло. Имейте в виду, мои порывы великодушия проходят быстро, особенно если меня раздражают, так что не теряйтесь, берите, пока дают. Могли бы, кстати, и поблагодарить, не каждый день нобелевский лауреат дарит вам свою девственность, правда? – Я вам бесконечно благодарен, господин Тах. – Вот так-то. Подхалимов вроде вас я просто обожаю. – Но вы же сами сказали, чтобы я… – Ну и что? Вы не обязаны делать все, что я скажу. – Ладно. Вернемся к предыдущему вопросу. В свете последнего откровения я, кажется, понимаю причину вашего женоненавистничества. – Да ну? – Да. Обида на женщин проистекает из вашей девственности, не так ли? – Я не вижу связи. – Ну как же! Вы ненавидите женщин, потому что ни одна не захотела иметь с вами дело. Писатель расхохотался. Его пухлые плечи заколыхались от смеха. – Блестяще! До чего же вы забавны, мой друг. – Должен ли я понимать, что вы опровергаете мое объяснение? – По-моему, ваше объяснение само себя опровергает. Путать причину и следствие – это конек журналистов, но вы, право, всех перещеголяли. Так все поставили с ног на голову – с ума сойти! Вы говорите, что я ненавижу женщин, потому что ни одна не захотела иметь со мной дело, тогда как это я не захотел иметь дело ни с одной по той простой причине, что я их ненавижу. Двойной перевертыш – браво, у вас талант! – Вы хотите убедить меня, что ненавидите их априори, без причины? Этого не может быть. – Назовите мне что-нибудь из еды, что вы не любите. – Вообще-то, ската, но… – Чем же вас обидел бедный скат? – Скат меня ничем не обидел, он просто невкусный, вот и все. – Ну наконец-то мы друг друга поняли. Женщины меня тоже ничем не обидели, просто я их терпеть не могу, вот и все. – Однако же, господин Тах, это нельзя сравнивать. Что бы вы сказали, вздумай я сравнить вас с телячьим языком? – Я был бы польщен: это объедение. – А если серьезно? – Я всегда серьезен. И это весьма прискорбно для вас, молодой человек, потому что, не будь я так серьезен, может быть, и не заметил бы, что наша беседа не в меру затянулась и что вы не заслуживаете такой щедрости с моей стороны. – Почему же я ее не заслуживаю? |