Онлайн книга «Гигиена убийцы. Ртуть»
|
– Наверно, поэтому ваши извинения никуда не годятся. – Чем вас не устраивают мои извинения? – Всем. Во-первых, они принесены слишком поздно: запомните, что запоздалые извинения наполовину теряют смысл. Во-вторых, если бы вы владели как следует родным языком, то знали бы, что никто не говорит: «Я извиняюсь», а говорят: «Приношу свои извинения», или, лучше: «Извините, пожалуйста», или, еще лучше: «Прошу вас меня извинить», ну а лучше всего сказать: «Покорнейше прошу вас принять мои извинения». – Что за фарисейская тарабарщина! – Фарисейская или нет, а я немедленно ухожу, если вы не извинитесь как следует. – Покорнейше прошу вас принять мои извинения. – Мадемуазель. – Покорнейше прошу вас принять мои извинения, мадемуазель. Теперь вы довольны? – Ничуточки. Вы сами слышали свой голос? Таким тоном вы могли бы спросить, какое на мне белье. – А какое на вас белье? – Прощайте, господин Тах. Она снова взялась за ручку двери. – Покорнейше прошу вас принять мои извинения! – поспешно выкрикнул толстяк заискивающим тоном. – Уже лучше. В следующий раз не тяните так долго. В наказание за вашу медлительность отвечайте как на духу: почему вы хотите, чтобы я осталась? – Как? Еще не все? – Нет. Полагаю, я заслуживаю извинений по полной программе. Принеся их формально, вы не были достаточно убедительны. Оправдайтесь передо мной, чтобы мне захотелось простить вас, – я ведь пока вас не простила, не думайте, что это так просто. – Вы переходите все границы! – И это говорите мне вы? – Идите к черту! – Иду. Она в очередной раз потянула на себя дверь. – Я хочу, чтобы вы остались, потому что мне скучно, скучно, смертельно скучно! Вот уже двадцать пятый год я подыхаю со скуки! – Ну вот, наконец-то. – Радуйтесь, сможете теперь написать в вашей газетенке, что Претекстат Тах – жалкий старикашка, подыхающий со скуки без малого четверть века. Сдайте меня с потрохами гнуснейшему сочувствию толпы. – Дорогой господин Тах, вы не сообщили мне ничего нового. Я знала, что вам скучно. – Это блеф. Откуда вы могли узнать? – Достаточно было сопоставить факты. Я слушала записи всех бесед вместе с господином Гравеленом. Вы говорили, что встречи с газетчиками устроил ваш секретарь, не спросив у вас. А господин Гравелен утверждает обратное: он рассказал мне, как вас воодушевила перспектива дать интервью. – Предатель! – Стыдиться тут нечего, господин Тах. Когда я это узнала, вы стали мне симпатичны. – В гробу я видал вашу симпатию. – Однако вы не хотите, чтобы я ушла. Какого же развлечения вы от меня ждете? – Мне безумно хочется опустить вас. Это лучший способ развеять скуку. – Я просто счастлива. И вы думаете, что я захочу остаться? – Один из величайших писателей нашего столетия оказывает вам незаслуженную честь, признаваясь, что нуждается в вас, – этим не бросаются! – Мне зарыдать от счастья и омыть слезами ваши ноги? – Это было бы неплохо. Я люблю, когда передо мной пресмыкаются. – В таком случае не удерживайте меня: это не мое амплуа. – Останьтесь: вы с норовом, мне это нравится. Раз вы не желаете меня простить, хотите, заключим пари? Поспорим, что к концу интервью я опущу вас, как всех ваших предшественников? Вы любите пари? – Без ставки – не люблю. Спорить нужно на что-то. – Так вы еще и корыстны? Чего же вы хотите – денег? – Нет. – О, мадемуазель выше этого? – Отнюдь. Но если бы я хотела денег, то обратилась бы к кому-нибудь, у кого их больше. От вас мне нужно другое. – Не моя непорочность, надеюсь? – Далась вам ваша непорочность. Нет уж, это как надо оголодать, чтобы захотеть такой тухлятины! – Спасибо. Так что же вам нужно? – Вы, кажется, хотели, чтобы я пресмыкалась? Я предлагаю уравнять ставки: если ваша возьмет, придется мне ползать перед вами на брюхе, но если верх одержу я – тогда ползать вам. Я тоже люблю, когда передо мной пресмыкаются. – И вы думаете, что вам по плечу тягаться со мной? Вы даже трогательны в своей самонадеянности. – По-моему, первый раунд я уже выиграла. – Дитя мое, какой же это первый раунд? Это так, легкая разминка. – В ходе которой я, однако, положила вас на лопатки. – Возможно. Но в этом поединке за вами было силовое преимущество, которого у вас больше нет. – Да ну? – Да, вашим аргументом была дверь. Теперь вы уже не сможете уйти, в вас взыграл азарт. Я видел, как загорелись ваши глазки при мысли, что я буду ползать перед вами на брюхе. Уж очень заманчивая для вас перспектива. Вы не уйдете до тех пор, пока один из нас не выиграет пари. – Возможно, вы пожалеете, что его заключили. – Возможно. Но пока я собираюсь развлечься на славу. Обожаю опускать людей, вытаптывать криводушие, которое всех вас разъело, как язва. А моя любимая забава – ставить на место самонадеянных бабенок, особенно сопливых вроде вас. – У меня тоже есть любимая забава: сбивать спесь с надутых самовлюбленных индюков. – Вы говорите как типичный представитель своего времени. Все тот же набор слоганов! – Не обольщайтесь, господин Тах, вы ведь тоже, с вашим оголтелым мракобесием, с вашим классическим расизмом, – типичный представитель нашего времени. Вы гордились, не правда ли, мня себя живым анахронизмом? Да ничего подобного. С исторической точки зрения вы даже не оригинальны. У каждого поколения есть свой жупел, свое священное чудовище, чья слава зиждится исключительно на трепете, внушаемом им простодушным. Надо ли говорить, сколь непрочна эта слава и как скоро о вас забудут? Вы утверждали, что никто вас не читает, – и вы правы. Сейчас вы бранью и сквернословием напомнили миру о своем существовании, но стоит вам закрыть рот, как о вас никто не вспомнит, потому что читать ваших книг все равно не будут. И слава богу. – Какой восхитительный образчик красноречия, мадемуазель! Где только, черт возьми, вас учили? Что за смесь щенячьей агрессивности с цицероновскими филиппиками, слегка разбавленная (если можно так выразиться) гегельянством и социопоклонством, – шедевр, да и только! – Дорогой господин Тах, я вынуждена вам напомнить, что, даже заключив с вами пари, остаюсь журналисткой. Все, что вы говорите, записывается на пленку. – Замечательно. Мы с вами обогащаем западную мысль перлами ее диалектики. |