Онлайн книга «Гигиена убийцы. Ртуть»
|
– Господин Тах, вы, кажется, не поняли вопроса. Мне неинтересно, почему вы оставили неоконченный роман, – я спрашиваю, почему вы оставили этот роман неоконченным. – Ну, в процессе его написания я вдруг вспомнил, что еще не сваял неоконченного романа для укрепления моей славы, опустил глаза на лежащую передо мной рукопись и подумал: «Почему бы не этот?» После чего отложил перо и больше не добавил ни строчки. – Не надейтесь, что я вам поверю. – Отчего же? – «Отложил перо и больше не добавил ни строчки», говорите вы? Скажите лучше: «Отложил перо и больше никогда не написал ни строчки». Не странно ли, что после этого пресловутого неоконченного романа вы бросили писать окончательно и бесповоротно, – вы, писавший ежедневно целых тридцать шесть лет? – Должен же я был когда-то остановиться. – Но почему именно тогда? – Не ищите скрытого смысла в таком банальном явлении, как старость. Мне было без малого шестьдесят, и я ушел на покой. Что может быть естественнее? – Отложили перо, и больше ни строчки – неужели вы состарились в одночасье? – А что такого? Вы думаете, стареют каждый день? Можно прожить десять, двадцать лет, не старея, а потом вдруг, без особой на то причины, состариться на эти двадцать лет за пару часов. С вами тоже так будет, вот увидите. Посмотритесь однажды вечером в зеркало и подумаете: «Боже мой, с утра я постарела лет на десять!» – Без причины? В самом деле? – Без какой-либо иной причины, кроме неумолимого времени. – Легко валить все на время, господин Тах. А вы ведь ему помогли, я бы даже сказала, обеими руками. – Рука – вместилище наслаждения писателя. – Руки – вместилище наслаждения душителя. – И в самом деле, приятнейшая штука – удушение. – Для того, кто душит, или для того, кого душат? – Увы, мне знакомы ощущения только одной из сторон. – Ничего, у вас все впереди. – Что вы хотите этим сказать? – Сама не знаю. Вы меня совсем заморочили. Расскажите мне об этой книге, господин Тах. – Ну уж нет, мадемуазель, это вы мне расскажете. – Из всего, что вы написали, это моя любимая. – Почему? Потому что в ней про замок, про знатных господ и про любовь? Вы женщина до мозга костей. – Мне и правда нравятся книги про любовь. Знаете, я часто думаю, что, кроме любви, на свете нет ничего интересного. – Силы небесные! – Иронизируйте сколько угодно, вы же не можете отрицать, что написали эту книгу и что она про любовь. – Ну, раз вы так считаете… – Это, кстати, единственная у вас книга про любовь. – Спасибо, утешили! – Я вынуждена повторить свой вопрос, господин Тах: почему вы оставили этот роман неоконченным? – Надо думать, отказала фантазия. – Фантазия? Вам не требовалась фантазия для написания этой книги, вы рассказывали о реальных событиях. – Вам-то откуда это знать? Вас там не было. – Вы убили Леопольдину, так ведь? – Да, но это не доказывает, что все прочее тоже правда. Все прочее – литература, мадемуазель. – А я думаю, что все в этой книге – правда. – Думайте на здоровье. – Здоровья это вряд ли прибавит, но у меня есть веские основания думать, что этот роман автобиографичен до последней строчки. – Веские основания? Ну-ка, ну-ка, выкладывайте какие, посмеемся. – Архивы подтверждают существование замка, вы дали очень точное его описание. Герои носят те же имена, что их реальные прототипы, кроме вас, конечно, но Паисий Трактатус – весьма прозрачный псевдоним, даже инициалы совпадают. Наконец, в тысяча девятьсот двадцать пятом году действительно зарегистрирована смерть Леопольдины. – Архивы, канцелярщина – это вы называете реальностью? – Нет, но, если вы придерживались этой, так сказать, официальной реальности, напрашивается вполне логичный вывод, что вы не отступили и от реальности более сокровенной. – Слабоватый аргумент. – У меня есть и другие – стилистика, например. Стилистика далеко не столь отвлеченная, как в других ваших романах. – Еще слабее. Впечатления, заменяющие вам критическое суждение, доказательством служить не могут, особенно на столь зыбкой почве, как стилистика: щелкоперы вроде вас больше всего чуши порют, когда речь идет о стиле того или иного писателя. – У меня есть еще один аргумент, который будет труднее опровергнуть, тем более что это даже не аргумент. – Что вы такое несете? – Не аргумент, а вещдок. Фотография. – Фотография? Чего? Кого? – Знаете, почему никто до сих пор не заподозрил, что этот роман автобиографичен? Потому что главный герой Паисий Трактатус – прекрасный стройный юноша изумительной красоты. Вы ведь не солгали, когда сказали моему коллеге, что в восемнадцать лет уже были толстым и безобразным. Вы просто не сказали всей правды, потому что до восемнадцати вы были писаным красавцем. – Откуда вы знаете? – Я нашла фотографию. – Этого не может быть. Я не фотографировался до сорок восьмого года. – Прошу прощения, но память у вас действительно сдает. Я нашла фотографию, на обороте которой написано карандашом: «Сен-Сюльпис, 1925». – Покажите. – Покажу, только когда буду уверена, что вы не попытаетесь ее уничтожить. – Понятно, вы опять блефуете. – И не думаю. Я не поленилась съездить в Сен-Сюльпис. Должна вас огорчить: на месте замка, от которого ничего не осталось, построили сельскохозяйственный кооператив. Почти все озера бывшего поместья осушили, а долину превратили в муниципальную свалку. Простите, но я вам нисколько не сочувствую. Так вот, я расспросила там всех стариков, каких смогла отыскать. Кое-кто еще помнит и замок, и маркизов де Планез де Сен-Сюльпис. Помнят даже осиротевшего крошку-внука, которого они приютили. – Интересно, как это быдло может помнить меня, если я никогда ни с кем из них и словом не перемолвился? – Вы ведь жили не в пустыне. Может, с вами никто и не разговаривал, но вас видели. – Исключено. Я никогда не покидал пределов поместья. – Но у ваших родных бывали гости. – Они никогда не фотографировали. – Ошибаетесь. Я не знаю, при каких обстоятельствах была сделана эта фотография, не знаю кем – могу только догадываться, – но она существует, это факт. Вы запечатлены на фоне замка рядом с Леопольдиной. |