Книга Летнее утро, летняя ночь, страница 12 – Рэй Брэдбери

– Да, сэр.

– Ты все поняла?

– Да, сэр…

Обед растянулся на века. Все двигались еле-еле, как в замедленном кино. Мама медленно вставала и медленно садилась; вилки, ложки и ножи плавали медленно. Даже мухи летали медленно. Папа еле жевал. Все застопорилось. Мне так и хотелось заорать: «Скорее! Ну пожалуйста, поторопись, вставай, быстро собирайся, бежим, бежим!»

Но нет, я сидела смирно, и, пока мы ели – в час по чайной ложке, – где-то в отдалении (у меня в ушах не смолкал этот крик: А-а-а-а) кричала женщина, брошенная всеми, а люди спокойно обедали, в небе светило солнышко, и на пустыре не было ни души.

– Ну, вот и все. – Наконец-то папа насытился.

– Можно, я теперь покажу, где кричит эта женщина? – спрашиваю.

– Мне добавку кофе глясе, – попросил папа.

– К слову, о тех, кто кричит, – вмешалась мама. – Вчера вечером у Чарли Несбитта и его жены Хелен был очередной скандал.

– Тоже мне, новость! – сказал папа. – У них что ни день – скандалы.

– Я считаю, у Чарли скверный характер, – сказала мама. – Да и жена не подарок.

– Ну, не знаю, – протянул папа. – Мне кажется, она вполне ничего.

– Не тебе судить. Ведь ты едва на ней не женился.

– Опять ты за свое? – не выдержал папа. – Всего-то и были помолвлены полтора месяца.

– Слава богу, хватило ума разорвать помолвку.

– Ты же знаешь Хелен. Она всегда была склонна к театральным эффектам. Надумала, чтобы ее заперли в сундуке и сдали в багаж. У меня прямо волосы дыбом встали. На том все и кончилось. А вообще она славная была. Милая, добрая.

– Ну и чего она добилась? Вышла замуж за такое чудовище.

– Пап! – встряла я.

– Что правда, то правда. Нрав у Чарли крутой, – продолжал папа. – Помнишь, Хелен играла главную роль в школьном выпускном спектакле? Хороша была, как картинка. И даже сама пару песен для этого спектакля сочинила. В то лето она и мне посвятила песню.

– Ха! – фыркнула мама.

– Не смейся. Песня была хорошая.

– Ты мне никогда не рассказывал.

– Это было только между нами. Как же там пелось?

– Пап! – сказала я.

– Отправляйся-ка ты с дочкой на пустырь, пока до греха не дошло, – сказала мама. – А уж потом споешь мне эту дивную песню.

– Ладно, будем собираться, – сказал папа, и я потащила его на улицу.

В такую жару на пустырь никто не выходил, и только зеленые, коричневые и бесцветные осколки бутылочного стекла пускали солнечных зайчиков.

– Показывай, где твоя крикунья, – засмеялся папа.

– Лопаты забыли, – спохватилась я.

– Успеется. Для начала послушаем сольный концерт, – сказал папа.

Подвела я его к тому самому месту.

– Вот здесь, – говорю, – слушай.

Стали мы прислушиваться.

– Ничего не слышу, хоть убей, – сказал папа.

– Шшш! – говорю ему. – Надо подождать.

Подождали.

– Эй, вы! Кто кричал? – Я уже и сама стала кричать.

Мы слышали, как светит солнце. Слышали, как ветер шевелит листву – вообще неслышно. Потом автобус проехал.

И больше ничего.

– Маргарет, – сказал папа, – советую тебе вернуться домой, лечь в постель и обвязать голову мокрым полотенцем.

– Но она была здесь, – не вытерпела я. – Вот именно на этом месте я ее слышала! Она прямо выла, выла, выла. Смотри, тут даже земля вскопана.

Я нагнулась – и во все горло:

– Эй, вы, там, внизу!

– Маргарет, – остановил меня папа, – вчера мистер Келли выкопал здесь большую яму, чтобы сбрасывать туда мусор и всякий хлам.

– А ночью, – объясняю ему, – кто-то другой этим воспользовался и сбросил туда женщину. А сверху забросал землей, как будто так и было.

– Пойду-ка я домой приму холодный душ, – решил папа.

– А как же твое обещание?

– На таком солнцепеке работать вредно, – отговорился папа. – Жарища-то какая.

И ушел домой. Мне было слышно, как хлопнула дверь черного хода.

Я даже ногами затопала.

– Вот черт! – вырвалось у меня.

И тут снова раздался крик.

Она кричала и кричала. Может, она была связана по рукам и ногам и не сумела высвободиться, а теперь собралась с силами и опять стала звать на помощь, а что я могла сделать в одиночку?

Солнце палит, а я стою на пустыре и чуть не плачу. Потом все-таки помчалась к дому и забарабанила в дверь.

– Папа, она снова кричит!

– Конечно, конечно, – сказал папа. – Пойдем-ка. – И стал подталкивать меня наверх. – Вот так-то лучше. – Заставил меня лечь в постель и положил мне на лоб полотенце, смоченное холодной водой. – Тебе надо отдохнуть.

Тут я разревелась.

– Пап, она же умрет, и мы будем виноваты. Ее закопали живьем, как в рассказе Эдгара По. Только представь, какой это ужас: ты кричишь, а людям и дела нет.

– На улицу сегодня ни ногой. – Папа опасался за мое здоровье. – До вечера полежишь в постели. – С этими словами он вышел из моей спальни и запер меня на ключ.

Из гостиной доносился их с мамой разговор. Слезы у меня скоро высохли. Выбралась я из постели и на цыпочках подкралась к окну. Моя комната – на втором этаже. Высоковато. Пришлось сдернуть с кровати простыню, привязать за один угол к ножке кровати и свесить из окна. Потом я влезла на подоконник и благополучно съехала по этой простыне на землю.

Добежала я тайком до сарая, прихватила пару лопат и понеслась на пустырь. А духотища жуткая, как никогда. Стала я копать: копаю-копаю, а голос из-под земли все не смолкает…

С меня семь потов сошло. Вонзаешь лопату, а там сплошь камни да стекла. Я боялась, что провожусь до темноты и все равно не успею.

А что было делать? Бежать за подмогой? И что сказать людям? Они ведь все рассуждают, как мои предки. Нет, надо было копать, сколько хватит сил, и рассчитывать только на себя.

Минут через десять на пустыре появился Диппи Смит. Мы с ним одногодки, вместе в школу бегаем.

– Здорово, Маргарет! – говорит.

– А, Диппи. – Это я на выдохе.

– Чем занимаешься? – спрашивает.

– Копаю.

– Что ищешь?

– Тут из-под земли тетка кричит, надо ее откопать. – Так ему и сказала.

– Не слышу никакую тетку, – сказал Диппи.

– Ты посиди да обожди чуток – и услышишь. А еще лучше помоги.