Онлайн книга «Кладезь бездны»
|
– Как ты мог так жестоко поступить с бессловесной тварью! В оправдание суфий сказал: – Я тут ни при чем. Собака сама во всем виновата – она запачкала мою одежду! И потом, что сказали бы люди, увидев меня рядом с нечистым животным! Но собака все равно считала себя несправедливо обиженной. Тогда несравненный царь сказал так: – Возьми от меня возмещение за жестокий поступок этого человека! Собака ответила: – О мудрый и великий! Увидев этого человека в одежде суфия, я подумала, что он не причинит мне вреда. Если бы я увидела его в обычной одежде, разумеется, я постаралась бы держаться от него подальше. Моя единственная вина состоит в том, что я полагала внешний вид служителя истины залогом своей безопасности. Если ты желаешь наказать его, отбери у него одеяние избранных. Лиши его права носить хирку человека праведности». Некоторое время помолчав, аль-Мамун сказал: – Я вижу, судьба Тарика беспокоит тебя, о шейх. Ну что ж, не буду скрывать. Многие склонны толковать притчу так: пес всегда возвращается к своей блевотине. – У притчи другой смысл, мой повелитель. В белесые, совершенно нечеловеческие глаза трудно было смотреть долго, и аль-Мамун сморгнул. – Какой же, о шейх? – Ошибочно всякий раз думать, что человек лучше собаки. Халиф долго молчал. И наконец сказал: – У меня другое мнение. И тихо добавил: – Если благоденствие покинет человека, от него отвернутся друзья и родные. А собака останется. Так что думать, что человек лучше собаки, – ошибочно в целом. Тарик – единственный, чью преданность не должен удостоверять мой хранитель ширмы. Кстати, где нерегиль? Ты ведь привел его, правда? В ответ Джунайд тонко улыбнулся. – Я чувствую его присутствие, как щетину одежной щетки на ладони, – твердо сказал аль-Мамун. – Причем поблизости. – Ты чувствуешь в ладони нить Клятвы, – кивнул шейх и обернулся. Нерегиль втек в комнату и как-то разом оказался перед халифом. – Сейчас-то ты мне кланяешься! – не сумел сдержаться аль-Мамун, глядя на покорно распластавшегося на ковре Тарика. – Сволочь, что ты сделал с городом Мученика?! Нерегиль мгновенно вытек из поклона и спокойно ответил: – Я уничтожил осиное гнездо. Теперь у Мешхеда будет возможность стать городом. А не рассадником мятежа и смуты. Аль-Мамун лишь досадливо отмахнулся. Да и глупо жалеть о прошлом, начертал калам, как судил Всевышний. – Как так вышло, что они погибли? – мрачно спросил он. Тарик, против ожидания, вдруг сник: – Сказать по правде, Абдаллах, за жизнь Ибрахима я не дал бы и медной монетки. На твоем месте я бы не стал щадить жизнь человека, предавшего тебя дважды. – Это не твое дело. – А вот Абу-аль-Хайджу я убивать не хотел. Он был благородный и порядочный человек, мне жаль, что так вышло… – Мне тоже, – пробормотал аль-Мамун. – Да будет доволен им Всевышний. Нужно назначить его семье выплаты… В голове мелькнуло: а ведь Нум во время похода прислуживал мальчишка, о котором поговаривали, что это младший сын ибн Хамдана… Надо бы расспросить жену, при ней ли он еще… – Впрочем, – встрепенулся халиф, выныривая из размышлений, – меня больше беспокоит другое. История аш-Шарийа ходит кругами: пора благоденствия, мятеж неблагодарных, кровь на улицах… Хотел бы я разорвать эту цепь событий, она представляется мне порочной. Все уляжется, и я пойду в хадж. В тишине слышалось, как падают в пруд капли из фонтана – плюх, плюх… – Абдаллах… – вдруг начал говорить Тарик. Халиф предупреждающе поднял руку: – Оставим это. Я все понял и ни в чем тебя не виню. Жди меня в столице. Я торжественно вступлю в Мадинат-аль-Заура. По улицам провезут пленных карматских вождей: пусть все жители видят, что секта еретиков истреблена. Ты встретишь меня у ворот дворца халифов во главе военачальников. На большом приеме я хочу наградить тебя у всех на глазах. Чтобы ни один грязный рот не смог сказать, что ты в опале, Тарик. Нерегиль молча склонился в благодарном поклоне. Аль-Мамун кивнул сам себе и продолжил: – Джунайд, от моего имени напишешь вазиру барида: «Спросили одного мудреца: "Кто из людей в наихудшем положении?" И он отвечал: "Тот, в ком страсть одолела мужество и чьи помыслы удалились в высоты, так что его знания расширились, а оправдания уменьшились"». Тахиру отправишь записку с бейтом великого Имруулькайса: «И меньше других людей мне нужен назойливый, что мнит всех заблудшими, не зная и сам пути». – Да, мой господин, – улыбнулся суфий. Тарик настороженно пошевелил ушами: – Опыт говорит мне, что в переводе с вежливого ашшари это означает «заткнись, или следующую записку я засуну тебе в жопу?», да, Абдаллах? – Примерно, – усмехнулся халиф. – Что, понравился тебе последний фирман? – Ты бы мог и мне написать что-нибудь изысканно стихотворное, – процедил нерегиль. В ответ аль-Мамун лишь фыркнул, встал и с наслаждением потянулся. – Жди меня в столице, Тарик. Что-то он забыл сказать или сделать. Что-то забыл. Ну да ладно, подумал Абдаллах. Еще успеется. Все еще впереди. Вот, к примеру, ночь с этой девочкой, Шаадийей… * * * Мадинат-аль-Заура, неделю спустя, ночь перед большим приемом Счастливые вопли джинна неслись над Длинным прудом. Имруулькайс, конечно, пел, но выходило не очень мелодично. Развалясь на спине и размахивая передней лапой, пьяный кот орал во всю глотку: – И сно-оооова до-оооождь! Опя-аааать, стекая с кры-ыыыш, ты моното-ооонно каплями стучи-иииишь!.. Сидевший над поющим котом Тарег не выдержал и накрыл того корзиной. Разъяренный Имруулькайс выскочил из-под нее с выпущенными когтями и оскаленной пастью: – Ты что?! Отвалившаяся плетенка сбила с террасы в сад чашку с вином. Кот чихнул и принялся как ни в чем не бывало вылизывать винный след на мраморе. Тарег протянул руку к кустам петуний, сорвал пурпурный, с синими прожилками цветок и принялся высасывать сладкий сок из острого кончика. – Нет, в самом деле, что за кислая рожа, а, Полдореа? Нерегиль не ответил и потянулся за другим цветком. – Нет, а правда, что халиф процитировал мои стихи? – радостно уселся на задницу джинн. – Вот что значит – отменный вкус! И образованность! Ее сразу видно в приличном человеке! Знаешь, какие строки там идут далее? Вот, я тебе прочитаю: |