Онлайн книга «Кладезь бездны»
|
Наглухо завернутая абайя трепалась под рассветным ветром, поблескивали монеты надо лбом. Наносник маски-бирги выдавался вперед, словно птичий клюв. Прямо за спиной женщины виднелась площадь, на которой раскачивались три пальмы. Пальмы на городской площади? Проросли сквозь плиты в развалинах, не иначе… – Мир вам от Всевышнего, почтеннейшая! – вежливо поприветствовал женщину аль-Мамун. Когда она заговорила, Абдаллах понял, что холод, сковывавший его руки и ноги, – это был не холод. Это был страх. Цепенящий, ледяной страх – теперь-то он понял, что значит это присловье. А еще у женщины не было голоса. Шепот вползал внутрь головы, куда-то в болезненную пустоту за вытаращенными глазами: Ты пришел на похороны, Абдаллах? Аль-Мамун дрожал на нездешнем ветру. То, что казалось ему рассветом, обернулось закатным багровым румянцем. Тени стремительно росли, удлинняясь, с гребешками песка втягиваясь ему под ноги. Три пальмы. Три пальмы. Что-то он слышал про эти три пальмы… – Я… п-прошу прощения… м-мои соболезнования… Застывшие от холода губы не слушались. Под маской у женщины чернела пустота. За спиной захихикали: Какой вежливый… Хи-хи-хи, сестричка, он нам соболезнует, хи-хи-хи… Поможешь нам, человечек? Мы обещали нашей сестре роскошный вынос, хи-хи-хи… Оказалось, вокруг шевелилась и глазела целая толпа: женщины в абайях, дети, мужчины в высоких белых тюрбанах, как носят северные гафир. Сквозь толпу с отсутствующим видом шла вереница белых верблюдов – розовогубых, с красными глазами. Хи-хи-хи… помоги нам с выносом, человечек, мы женщины бедные, некому ковры перед домом развернуть, хи-хи-хи… А следом за хихиканьем послышалось утробное собачье рычание. Крутанувшись на пятках, аль-Мамун увидел сначала гончих – черных, длинных, оскаленных. И только потом – ее. Высокую черную фигуру женщины на собачьих лапах, с изогнутыми когтями на длинных, до колен, руках. И с собачьей головой на узких темных плечах. Острые длинные уши, красные горящие глаза, сахарно-белые клыки с клейкими нитями слюны. Манат. Госпожа Судьбы. Хозяйка Медины. И хранительница могил. Что скажешь, Абдаллах? Поможешь нам похоронить сестру?.. Это сказала женщина у него за спиной. Хозяйка Трех Пальм. Узза, дающая плодородие. В неприглядной пустоте темнеющего пейзажа свистел ветер. – Посланник Всевышнего… – голос срывался на хрип, губы еле шевелились от морозного ужаса, – назвал вас ангелами чтимыми… Клыки в пасти Манат обнажились во всю немалую длину. Богиня смеялась неслышно, но страшно до дрожи в позвоночнике. – Я приношу вам… извинения… Манат запрокинула ушастую голову, гончие у ее ног завывали – от хохота?.. – И… прошу вас… оставить мою землю в покое. Демонический смех разом стих. Длинноухая голова приблизилась к лицу аль-Мамуна: Наглец! Я – хранительница покоя этой земли! И тогда он обреченно, но честно ответил: – Больше нет. И на мне нет за это вины. Такова воля Всевышнего. Кто ты такой, чтобы говорить за Всевышнего? Обернувшись к шепоту Уззы, Абдаллах хриплым от страха, запинающимся голосом ответил: – Нет силы, кроме как у Всевышнего. И Он сказал через Али про тебя и твоих сестер: «Аль-Лат, аль-Узза, Манат – только имена, которыми вы сами назвали, – вы и родители ваши. Всевышний не посылал с ними никакого знамения. Они следуют только предположениям и тому, к чему склонны души, а к ним уже пришло от Господа их руководство. Или же человеку принадлежит то, что он пожелает? А ведь Всевышнему принадлежит и последняя жизнь, и первая». Я сожалею о нанесенных вам оскорблениях. Случившееся с нами в последние годы – кара за невоздержанность и неисполнение обязанностей. Но к нам уже пришло руководство от Господа. И это – не вы. Кто же защитит Таиф? Нахль? Медину? Хайбар? Ямаму? – усмехнулась пустота под маской. – Страж Престола, – твердо ответил аль-Мамун. И вдруг вспомнил, зачем он здесь. О Господь Миров! Конечно! Тарик! Страж Престола! Его-то я и потерял! Колени затряслись, и руки враз ослабели. Тарик! Он потерял Тарика! Почуяв его отчаяние, гончие залились торжествующим воем. Пустота под маской Уззы загустела горькой чернотой. За спиной собачьим радостным лаем залилась Манат: Страж Престола! Страж Престола! И где же он, твой Страж Престола? Ха-ха-ха, посмотрите! Маленький человечек ищет маленького сумеречника! Ха-ха-ха!.. Отчаяние и гнев заставили Абдаллаха выпрямиться: нет уж, унижения он не потерпит! И он крикнул: – Смейтесь сколько хотите, но и вы знаете, и я знаю: «Всевышнему принадлежит и последняя жизнь, и первая. Сколько ангелов в небесах, заступничество которых ни от чего не избавит, если только не после того, как дозволит Всевышний тем, кому Он пожелает и соблаговолит!» Вот истина! Я найду его! Найду! И вы – все трое – уйдете! И тут: Надеешься на Его бла-аагость… – по-змеиному зашипело в уши. Запоздало повертев головой, аль-Мамун понял – этого голоса он еще не слышал. Пожелает, говоришь… соблаговолит… Да кто ты такой, грязная вша? От тихого, ползучего шипения стыла в жилах кровь. И распухала холодными, льдистыми осколками, распирая грудь, как у одинокой птицы, замерзшей на ветке. Хи-хи-хи, глупый человечек думает, что там, на небесах, есть кому-то до него дело… хи-хи-хи… Сердце колотилось так, что дышать стало невмоготу, а лицо залил пот. И ни рукой, ни ногой не двинуть, и левой руки вовсе не чувствуешь… Через год здесь не будет никого!!! Вас всех смоет! Твари! Эта земля уйдет под воду и мрак, как это было всегда, до начала времен! Вши! Твари! Осквернители почвы! Вот что Ондля вас приготовил – огонь! И волну выше глупых минаретов! Вы сдохнете! Сдохнете! Сдохнете!!!… – Покажись, – пересохшими губами прошептал аль-Мамун тысяче шепотков. – Покажись, аль-Лат. Покажись. В голове установилась настороженная тишина. – Ну же, – еще громче сказал Абдаллах. – Покажись! Или ты горазда пугать лишь шепотом? И тут богини снова рассмеялись – обе. Растерянно крутясь и оглядываясь, аль-Мамун видел, как сотрясаются черные плечи Уззы, как запрокидывает ушастую песью башку Манат. Богини веселились. От души. А, отсмеявшись, Узза фыркнула: Она не может! Твой маленький сумеречник лишил ее облика! Даже тени на песке не осталось! И обе фигуры вновь сотряслись в громовом, но беззвучном хохоте. Богини смеялись, а вокруг стояла… тишина. Звучная, как струна. Звучащая тишина Всевышнего. |