Онлайн книга «Сторож брату своему»
|
Приближающемуся Фаику ответил незнакомый голос: – Да кому нужна эта Тиковая комната! Шаркающие шаги звучали все громче. – Подумаешь, связку бумаги сперли! Небось вынесли уже в город, кто ж будет сидеть на краденом! Лаонцы поклонились коту и бесшумными тенями выскользнули в сад. Раздвижная дверь отъехала с громким стуком. Переступивший порог евнух несколько мгновений созерцал открывшееся его взгляду: голая комната, доски у стены, на полу горящая лампа, а рядом с лампой здоровенный серый котяра с каламом в лапе. Между двумя огромными, вытянутыми в стороны лапищами лежал исписанный лист бумаги. Евнух застыл с разинутым ртом. Кот взмахнул каламом и рявкнул: – Чего уставился?! Кошечку никогда не видел?! Евнух дико заорал: – Джинны! Помогите! Джинны!!! И с воплями выбежал из комнаты. Обратно в Тиковый покой он вернулся уже в компании упомянутого Фаика – здоровенного евнуха, за объем лицевой части прозванного Кругломордым. На полу рядом с потухшей лампой стоял резной ларец с письменными принадлежностями. А рядом лежал исписанный лист дорогой бумаги-киртас. – Ну и где джинны, о сын падшей женщины?! – гаркнул Фаик и с размаху треснул подчиненного палкой. – Ну-ка дыхни! Тот послушно выдохнул. – Так я и знал! – заорал Кругломордый. – Вы все обпились пальмового вина! До того налакались, что джиннов видите! Двадцать палок! Незадачливый евнух рухнул на колени и принялся умолять о пощаде, его поволокли прочь, а Фаик тихо нагнулся и поднял бумагу. Прочитав написанное, он зло усмехнулся и пробормотал: – Ну что ж, Будур, время нам поквитаться… Ситт-Зубейда приоткрыла глаза, и звенящая браслетами смуглая ручка тут же поднесла к губам чашку: – Настойка от господина лекаря, о великая госпожа, – почтительно пробормотала рабыня. Зубейда глотнула и сморщилась от непередаваемой горечи. Голос Мараджил донесся откуда-то сбоку: – Не стоит так волноваться, матушка. – Ты о чем? – огрызнулась Зубейда – и тут же пожалела о несдержанности. Она не любила проявлять слабость, а тут умудрилась сплоховать дважды: сомлела, да еще и на мать пасынка гаркнула. Не годится Ситт-Зубейде вести себя как жена башмачника… Мараджил, однако, не подала виду, что заметила резкость: – Не вижу ничего плохого в том, что Мухаммад развлекается с мальчиками. У нас в Хорасане никто бы и бровью не повел – молодость, все всё понимают! – Так то у вас в Хорасане… – пробормотала Ситт-Зубейда, устраиваясь на подушках. – А что Ариб? – непринужденно поинтересовалась Мараджил. Знаменитейшая, наидерзейшая и самая дорогая столичная певица развлекала халифа с прошлой пятницы. Личные покои аль-Амина, казалось, стали местом паломничества – всякому хотелось хоть раз услышать умопомрачительный голос Ариб. Говорили, что, когда она поет, люди начинают биться в корчах экстаза, пуская пену и разрывая одежду. Что до других достоинств певицы, то Ситт-Зубейда была осведомлена о них лучше всех: именно она пять лет назад купила девушку за бешеную сумму в пятнадцать тысяч динаров. Пять лет назад – когда Харуна стали мучить странные, расползающиеся по пояснице боли, от которых не помогала даже вытяжка сокирки. Тогда же, пять лет назад, Ситт-Зубейда потратила тысячи и тысячи динаров своего личного состояния, чтобы в тайне ото всех пригласить лекаря-самийа из Абер Тароги. Сумеречник приехал, посмотрел на Харуна, затем вежливо попросил халифа сесть у белой стены – «я так лучше вижу человеческое тело», мягко пояснил он. Посмотрел на Харуна еще раз. А потом поклонился, сказал, что ничем помочь уже не может, отказался от денег и подарков и уехал. Зубейда тогда проплакала несколько дней подряд. Самийа честно признался: недуг оплел желудок халифа, его нити протягиваются к позвоночнику. И Зубейда решила приобрести певицу, за которую безумно ревнивый хозяин просил безумную цену. Когда она пела, взгляд Харуна прояснялся, и боль отступала. И лишь Ариб пробуждала в изъеденном болезнью теле халифа желание – и тогда отступали черные мысли о самоубийстве. Через пять лет Харун потерял остатки терпения и мужества и приказал везти себя к надгробию Али ар-Рида – просить либо быстрой смерти, либо избавления. До Мешхеда он не доехал самую малость. Ситт-Зубейда про себя считала, что праведник откликнулся на молитву Харуна – избавил от бремени жизни. Теперь Зубейда потребовала от певицы нового чуда – обратить мысли ее непутевого сына к женщинам. Но, видно, Всевышний отпустил Ариб удачи лишь на одного страждущего – и аль-Амин не вошел к ней. – Он ее даже не потискал, – мрачно откликнулась Ситт-Зубейда на вопрос Мараджил. А та вдруг щелкнула пальцами и засмеялась: – Пожалуй, сестричка, я знаю что делать! – Улыбаешься, как лиса-шейх, – проворчала мать халифа. – Да буду я жертвой за тебя, о Зубейда! – воскликнула Мараджил, складывая искрящиеся от драгоценных камней ладони. – Выслушай меня! – Ааа, – безнадежно отмахнулась широким рукавом Зубейда. – Наряди ее в мужскую одежду, – хитро прищурившись, сказала Мараджил. – Что-ооо? – Ее и еще с десяток рабынь постройнее. Убери им волосы под чалмы, завей, как юношам, локоны на висках, надень на них длинные кафтаны – и пусть туго перепояшутся кушаками. – Ну да, и задницами пусть крутят, – недоверчиво буркнула Зубейда. – А что? – захохотала парсиянка. – Говорят, такую штуку придумал правитель Хорасана Мубарак аль-Валид. Он тоже был большим охотником до евнухов и мальчиков и, чтоб заиметь, наконец, сына, завел себе харим из гуламийат! – Кого-кого? – Гуламийат, девочек-мальчиков, – сверкнула зубами Мараджил. – Вы, парсы, такие затейники, – скривилась, как на лимон, Ситт-Зубейда – но и задумалась тоже. – И что, заимел этот… как его… аль-Валид сына? Улыбка смылась с лица Мараджил, как песок с мрамора фонтана: – Это одному Всевышнему известно. В ответ на удивленно поднятые брови Зубейды парсиянка тихо пояснила: – Во дворце тогда перебили всех до единого. Если какая из них понесла и разродилась, мы этого никогда не узнаем. – Когда тогда? – непонимающе сморгнула мать халифа. – Когда ваш цепной нелюдь взял Нишапур, – зло скривилась парсиянка. – Чего это он наш? – тут же взвилась Зубейда. – Он такой же наш, как и ваш! – А кто его поймал? Кто сюда привез с края света? – Мараджил злилась все сильнее и сильнее. – Он ваш Мерв спас, между прочим! И Фейсалу! – не сдавалась Зубейда. |