Книга Первое правило стрелка, страница 2 – Сергей Мусаниф

— Абдулла! — скомандовал Джафар ибн-Босс.

Абдулла коротко кивнул, наклонился вперед и прошептал пару слов на ухо своему верблюду. Тот резво тронулся с места и направился в сторону бархана с черной точкой на вершине. Остальные бедуины остались дожидаться возвращения разведчика.

Абдулла не заставил себя долго ждать. По мере его продвижения вперед точка увеличивалась в размерах, и скоро зоркий сын пустыни сумел разглядеть ее очертания. Того, что он увидел, оказалось вполне достаточно для возвращения и доклада.

— Секир башка! [1] — сказал немногословный брат барханов, занимая свое место в общем строю. — Шайтан винторез! [2]

Теперь решение было за самим вождем. Впрочем, так оно было всегда. Если бы люди умели принимать решения сами, им вообще не требовались бы вожди.

— Я сам, — сообщил вождь отряду и тронул бока своего корабля пустыни пятками.

Отряд остался стоять на месте, наблюдая за удаляющейся спиной предводителя.

Сыны пустыни — свободолюбивый народ. Они уважают как свою личную свободу, так и чужую. Если их вождь решил закончить свой жизненный переход, отправляясь в одиночку на встречу с человеком в черном, то и в этом выборе он тоже совершенно свободен.

За сорок верблюжьих шагов до вершины бархана вождь спешился. Человек в черном не обращал на него внимания; он был всецело поглощен очень важным и требующим полной сосредоточенности занятием — пересыпал горячий песок с ладони на ладонь.

И лишь когда Джафар ибн-Босс оказался на расстоянии десяти шагов (человеческих, не верблюжьих), человек в черном обратил на него внимание. Он перевернул руки ладонями вниз, позволив песку вернуться в свою родную стихию.

— Ближе не подходи, — сказал человек в черном.

Вождь остановился. Он был не только храбрым, но и вежливым человеком и умел уважать чужие желания.

— Салам, — сказал вождь.

— Привет и тебе, — сказал человек в черном.

— Ты из тех, кого зовут ассассинами?

— Так нас называют в этих краях.

— Еще вас называют гашишинами.

— Я слышал и такое.

— А как вы зовете себя сами?

— Стрелками, — сказал человек в черном.

— Могу ли я надеяться, что сегодня повстречал тебя на своем пути совершенно случайно?

— Нет, — сказал стрелок. — Наша встреча не случайна.

— Жаль, — сказал Джафар ибн-Босс — Жители оазиса наняли тебя, чтобы ты защитил их от нас?

— Да, — сказал стрелок.

— Есть ли смысл предлагать тебе отказаться от этого задания за долю в добыче?

— Нет, — сказал стрелок.

— Ты не представляешь, как мне жаль это слышать.

— Первое правило стрелка, — сказал стрелок. — Стрелок всегда держит данное однажды слово.

— В этом вы схожи с сынами пустыни.

— Законы чести одинаковы для всех.

— И как же мы решим эту проблему? — спросил Джафар ибн-Босс — Будем сражаться?

— Как хочешь, — равнодушно сказал стрелок.

— Не очень-то и хочу, — признался вождь бедуинов. — Нас в пять сотен раз больше, и такая победа не принесет нам чести.

— Как сказать, — заметил стрелок.

— К тому же в этой схватке победы нам не видать.

— Скорее всего, — согласился стрелок.

В множественной Вселенной существует свод неписаных законов, которые, несмотря на их неписаность, соблюдаются неукоснительно. Один из таких законов гласит, что если на пути у пяти сотен храбрых и доблестных воинов встает один человек в черной шляпе, то у этих пяти сотен нет никаких шансов.

Джафар ибн-Босс знал об этом законе. А еще он слышал о стрелках, и то немногое, что он о них слышал, вызывало у храброго бедуина дрожь в поджилках. Поэтому он и решил отправиться на встречу со стрелком без сопровождения. Никто не должен видеть своего вождя испуганным.

А Джафар ибн-Босс был сильно испуган. Больше всего его смущало равнодушие, с которым разговаривал стрелок. Так равнодушны не бывают даже дожившие до глубокой старости (что им не так уж часто удается) истинные сыны пустыни.

— Если мы не будем сражаться, то что же нам делать? — спросил Джафар ибн-Босс — Есть ли у тебя другие предложения?

— Люди оазиса наняли меня, чтобы я защитил их от вашего нашествия, — сказал стрелок. — Они не платили мне за ваше уничтожение. Поэтому для меня будет достаточно, если ты дашь мне нерушимое слово сына пустыни, что этот поселок исчезнет с ваших карт, буде таковые имеются, а вы развернете своих верблюдов и исчезнете вон за теми барханами.

— И это все? — удивился Джафар ибн-Босс. Он не рассчитывал отделаться так легко.

— С одним небольшим уточнением, — сказал стрелок. — Если вдруг храбрый сын пустыни нарушит свое слово и нападет на поселок после того как я его покину, то вот тебе слово стрелка, которое стрелок не нарушит никогда. Я буду преследовать твое племя до тех пор, пока сама память о вашем существовании не будет стерта даже у внуков живущих ныне людей, и нигде ты не сможешь спрятаться от моего гнева и моей мести.

— Слово стрелка твердо, как гранит, — сказал Джафар ибн-Босс — Но так же твердо и мое слово. Я, Джафар аль Халил ибн-Босс, говорю — мы оставим этот оазис в покое. Хочешь, я поклянусь на крови своего верблюда?

— Нет. Это будет напрасная смерть достойного животного. Мне вполне хватит твоего слова.

— Да будет так, — сказал вождь бедуинов. — Могу я напоследок попросить тебя об одном одолжении?

— Попробуй.

— Если до того, как твой путь уведет тебя из наших песков, ты встретишь подлую собаку Джавдета, не трогай его. Он мой.

— Хорошо, — согласился стрелок.

Вождь свистом подозвал своего верблюда, легко запрыгнул на его спину и вернулся к своему отряду. Стрелок набрал полную ладонь песка.

— Внимайте моим словам, дети пустыни, братья песка и ветра, — обратился Джафар ибн-Босс к своим соплеменникам. — Там, на вершине бархана, я разговаривал не с человеком. Это был злобный джинн пустыни, Кирдык, из племени, что подкрадывается к врагу незаметно.

Дети пустыни занервничали. Встреча с Кирдыком ничего хорошего не сулила.

— Кирдык предупредил меня, что оазис, на который мы собирались напасть, проклят, — продолжал вождь. — И все, что в нем находится, проклято тоже. И если мы возьмем себе хоть что-то, то проклятие оазиса обратится против нас!

Дети пустыни занервничали еще сильнее. Целью любого их набега был грабеж, а о каком грабеже может идти речь, если все товары прокляты и прикасаться к ним нельзя? Проливать свою и чужую кровь за просто так бедуины не привыкли.