Онлайн книга «Дети Арбата»
Малькова внимательно слушала, курила, потом, потушив окурок о дно пепельницы, спросила: – Как же вы, комсомолец, упустили брата? – Когда его посадили, мне было шестнадцать лет. – В революцию шестнадцатилетние командовали полками. Малькова сказала это так, будто сама командовала полком в шестнадцать лет. Может, и командовала?! Держится как солдат, худющая, в кожаной куртке, с папиросой в зубах… Ну и что же! Все, что ли, должны командовать? Полков не хватит! И от этой рыжей воблы зависит, пошлют ли его на завод или загонят куда-нибудь к черту на кулички. В институте поговаривают, что весь выпуск распределяют в Западную и Восточную Сибирь. Юра улыбнулся. – Брат намного старше меня, как я мог на него влиять? Малькова просмотрела бумаги на столе, достала нужную. – Главхимпром затребовал вас на хозяйственно-юридическую работу. Чем это вызвано? – До института я работал на химическом заводе, им нужен юрист. Связи с заводом я не терял, вот они и запросили. Малькова нахмурилась. – Все хотят остаться в Москве. А кто будет работать на периферии? В органах суда и прокуратуры? Медленно, обдумывая каждое слово, Юра сказал: – Для работы в органах суда и прокуратуры нужно доверие, нужна безупречная репутация. Когда брат – заключенный, этого доверия может не быть. – Для работы в органах суда и прокуратуры надо быть прежде всего настоящим советским человеком, – наставительно произнесла Малькова. – Разве история с братом этому мешает? – Но вы сами спросили: почему я упустил брата? Кроме того, я думаю, что и в промышленности нужны грамотные юристы. Вставая, Малькова сказала: – Я доложу ваше дело начальнику главка, а потом комиссия по распределению все решит. Юра тоже встал. – Я готов работать там, куда меня пошлют. – Еще бы, – усмехнулась Малькова, – вы получали стипендию, ее надо отработать. – Безусловно, я хочу остаться в Москве, – внушительно сказал Шарок, – здесь мои отец и мать, люди пожилые, больные, а я, по существу, единственный сын. Но это, – он показал на бумагу, лежащую на столе, – инициатива завода. Им нужен юрист, знающий химическое производство. – У всех, кто хочет остаться в Москве, находятся веские доводы, – сказала Малькова, – и у всех вот такие солидные запросы. – Она помолчала, потом неожиданно добавила: – А вот партийная организация института рекомендует вас на другую работу. Между прочим, тоже в Москве. – Мне об этом ничего не известно… А где именно? Она уклончиво ответила: – Есть вакансии… В прокуратуре, например. Но вы ведь предпочитаете завод? – Да, я предпочитаю завод. Там я работал, вырос, оттуда меня послали учиться. Заводу я обязан очень многим. Достоинство, с которым Юра это произнес, смягчило Малькову. – Мы учтем и ваше желание, и запрос Главхимпрома. В общем, комиссия вынесет свое решение. От такой бабы зависит его судьба! Сама небось только явилась из какого-нибудь Орехова-Зуева, а его, коренного москвича, готова заслать, куда Макар телят не гонял. Правильно говорит отец: «Понаехала в Москву деревня, куда, спрашивается, городским деваться?» Еще подначивает: вас рекомендуют для работы в Москве, в прокуратуре. Врет, наверно… А может, и не врет… У него жилплощадь в Москве, а это они учитывают… Даже если его действительно рекомендовали, то это еще не значит, что его возьмут. Спросят: почему брат – уголовник? В настоящей рабочей, пролетарской семье не должно быть уголовников! Значит, семья не та, с червоточинкой семья-то. Разве нет других, проверенных, своих?! Созданный его мальчишеским воображением романтический образ независимого адвоката потускнел со временем. Практика в судах показала обратную сторону медали. Он видел знаменитых адвокатов не только в их блистательных выступлениях, но и в суетне, грызне, погоне за гонораром, видел, как заискивают они перед секретаршами в суде, как за пятерку вдалбливают в юридических консультациях советы бестолковым старухам, знал цену их роскошным домашним кабинетам, после ухода клиентов превращаемым в столовые и спальни. И все же только эта жизнь его привлекала. Но странное дело! Мысль, что в инстанциях откажутся от него, задевала: им опять пренебрегут. Своим уготованы высокие должности, а он, послушный исполнитель, будет выполнять черную работу. В лучшем случае ему бросят подачку, отпустят на завод, в юрисконсулы, как презрительно выразился Будягин. О вызове в наркомат Шарок никому не рассказал. Но от Лены не ускользнула его обеспокоенность. Они сидели в театре, сумели наконец попасть на «Негра». – Чем ты озабочен? Она смотрела на него своим глубоким, любящим взглядом. Он улыбнулся, скосил глаза на соседей: не мешай. Дома, лежа на его руке, она снова спросила, что его тревожит. Он ответил, что ничего особенного, просто осложняется отзыв его на завод. – Если хочешь, я поговорю с папой, – предложила Лена. – Иван Григорьевич сделал все, что мог. Она не настаивала, понимала, что отец не сделает больше того, что сделал. – Вчера к нам приходил Саша, жалко его, – сказала Лена. – А что такое? – Ты разве не знаешь? Его исключили из комсомола и института. Он приподнялся на локте. – Первый раз слышу. – Ты не видел его? – Давно не видел. Юра говорил неправду, видел Сашу совсем недавно, но тот ничего ему не сказал. И Юра не хотел говорить этого Лене. – Из-за этой истории, из-за преподавателя по учету. – Да. И потом из-за стенгазеты. – А что он написал в стенгазете? – Стихи какие-то. – Разве он пишет стихи? – Написал или поместил чьи-то. Он торопился, толком ничего не рассказал и ушел. Жалко его очень. Саша Панкратов исключен! Так верил человек, а его тряханули! Активист, твердокаменный, несгибаемый – теперь и он загремел. Даже Будягин не помог. Дядя, Рязанов, знаменитый человек! Страшновато. Уж если Сашку… Кто же поможет ему, Шароку, если с ним что-нибудь случится? Отец – портной? Брат – уголовник? Он не лезет во все дырки, как Сашка, и все же… Зря он отказался от прокуратуры, там бы его никто не тронул, там бы он сам тронул кого угодно, уж у него бы никто не вывернулся… На другой день Юра в воротах столкнулся с Сашей. – Привет! – Здравствуй! – Я слыхал, у тебя неприятности в институте? |