Онлайн книга «Страх»
Теперь помалкивают. Молчание – тоже форма протеста. Что издают в своем издательстве? Что они там пишут? Создают свою историю. Не историю, нужную партии, а историю, нужную им самим, в которой прежде всего нет места товарищу Сталину. Это, видите ли, личные воспоминания, мемуары. Человек знает только то, в чем он сам участвовал, знает только частное, а не общее, это заставляет его фантазировать, а следовательно, искажать события. Это вредно для освещения истории партии. Чем же еще занимаются эти так называемые старые большевики? Ссорятся, меряются своими заслугами, обвиняют друг друга в сотрудничестве с царской охранкой и тем только компрометируют звание старого большевика. Приходится разбирать их склоки, их ссоры – КПК только этим и занимается. Разве у товарища Емельяна Ярославского нет другой работы, как разбирать их склоки? Кстати, товарищ Емельян Ярославский – председатель этого общества. Конечно, почетно быть председателем общества старых большевиков, но товарищу Емельяну Ярославскому следовало бы подумать, кому это общество нужно. Кому и чему оно служит? Между прочим, дорогой товарищ Емельян – еще и староста общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев. Конечно, это тоже почетно, тем более Емельян Ярославский родился в Чите, в семье ссыльнопоселенцев. Но опять же товарищу Емельяну следовало бы подумать, кому это общество нужно. Тоже богадельня, но уже для меньшевиков, эсеров, анархистов и просто бывших уголовников, выдающих себя за политических. Издают журнал «Каторга и ссылка», кого они там печатают? Чьи имена упоминают? Имеют чуть ли не пятьдесят филиалов по Союзу – что там за люди? Для чего эта организация? Чуждые люди, потенциальные враги Советской власти. Пусть товарищ Ярославский сам внесет в ЦК предложение о ликвидации и общества старых большевиков, и общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев. Ярославский – умный человек, знает, как все сделать. В июле двадцать восьмого года на Пленуме ЦК хорошо одернул Крупскую: «Дошла до того, чтобы позволить себе к больному Ленину прийти со своими жалобами на то, что Сталин ее обидел. Позор! Нельзя личные отношения примешивать к политике по таким большим вопросам». Хорошо сказал. Внес ясность, нужную ясность в весь тот злосчастный эпизод, показал истинную виновницу, подчеркнул ЕГО, товарища Сталина, благородство, принесшего свои извинения, принявшего все на себя, чтобы успокоить больного Ленина. Молодец! Отдельные такие имена надо сохранить в партии. Общество старых большевиков будет ликвидировано, зато старый большевик Емельян Ярославский останется. Начало свежеть, и Сталин вошел в дом. Заднюю большую комнату он велел обставить так, чтобы она могла служить ему и кабинетом, и спальней, даже столовой, когда в доме не бывало гостей. Только бездельники любят слоняться из комнаты в комнату, а занятый человек все должен иметь под рукой. У дивана, на котором он спал, стоял столик с телефонами, у противоположной стены – буфет с посудой, там же в одном из ящиков лежали нужные лекарства. Письменный стол Сталин ставить не разрешил – письменный стол придал бы комнате казенный вид, а здесь не присутствие, здесь жилой дом. Да и работать он мог за большим столом, где лежали бумаги, газеты, журналы, здесь же, на краю, стелили и скатерть, когда приносили обед, завтрак или ужин. Так и сейчас, когда он вошел, накрывала на стол зубаловская экономка Валечка, веселая молодая миловидная женщина. – Здравствуйте, Иосиф Виссарионович, я вам ужин принесла. Она, как всегда, смотрела на него с обожанием и преданностью. – Спасибо, – ответил Сталин. А ведь он приказал Власику ни одного человека из зубаловской обслуги в Кунцево не брать. Валечка накрыла все салфеткой. – Через полчаса заберете, – сказал Сталин. – Ладненько! Будет сделано. Валечка вышла. Сталин поужинал. Ел мало. Отщипнул кусок хлеба, чуть смазал маслом, выпил рюмку сухого вина, полчашки слабого чая. Просмотрел газеты. Ровно через полчаса явилась Валечка. – Поели, Иосиф Виссарионович? И по-прежнему смотрела на него весело и преданно, счастливая возможностью ему услужить, ловкая, простая женщина. – Да, спасибо. Валечка собрала все со стола, поставила на поднос, улыбнулась Сталину, пошла к двери, держа поднос на поднятой руке. – Пусть ко мне зайдет Власик! – приказал Сталин. – Ладненько! Будет сделано. Сталин дочитал газету, встал, прошелся по комнате. На полу лежал ковер, другой висел над диваном. Эти два ковра да еще камин – вот и вся роскошь, которую он себе позволил. Дверь открылась, на пороге стоял Власик, стоял по стойке «смирно», по-солдатски выпучив глаза на Сталина. Сталин посмотрел на него так, как только он один умел смотреть. Власик стоял ни жив ни мертв. Сталин снова прошелся по комнате, стал перед Власиком. – Я вам приказал ни одного человека из зубаловской обслуги сюда не переводить. – Так точно, товарищ Сталин, приказывали. – Почему нарушили? – Никого не перевели, товарищ Сталин, кроме товарищ Истоминой Валентины Васильевны. – Почему без моего разрешения? – Вас как раз не было, товарищ Сталин. Мы, значит, собрались, обсудили и решили перевести только товарищ Истомину Валентину Васильевну, поскольку она, то есть Истомина Валентина Васильевна, знает, как подать, как унесть. Человек проверенный. – С кем вы собрались, обсудили и решили? – С товарищ Паукером. Сталин отвернулся, подошел к застекленной двери, выходящей на террасу, поглядел на сад. – Большое собрание… И долго обсуждали? – Да, – начал Власик и умолк. Сталин отошел от двери, переставил чернильницу на столе. – Я спрашиваю, сколько времени вы это обсуждали – час, два, три? – Час, – едва слышно проговорил Власик, забыв добавить «товарищ Сталин». Теперь Сталин смотрел на Власика в упор. – Вы добрый, значит, перевели Истомину сюда, а я, значит, злой, должен прогнать ее отсюда?! Власик молчал. – Я должен ее прогнать? – переспросил Сталин. – Что вы, – забормотал Власик, – товарищ Сталин, мы это моментально… – Моментально?! – Сталин наконец взорвался: – Болван! Из-за болвана я должен человека прогонять?! Я лучше тебя, дурака, прогоню… Собрались, обсудили и решили… Идиоты! Сталин снова отошел к застекленной двери террасы, не оборачиваясь, проговорил: – Идите! |