Книга Индира, страница 7 – Бонкимчондро Чоттопаддхай

Итак, на следующий день я взялась за стряпню. Когда Шубхашини пришла на кухню и попробовала мой соус с красным перцем, она только руками всплеснула:

— Чтоб тебе пусто было! — и закашлялась.

Затем мои кушанья отведали дети. Сынишка Шубхашини с удовольствием поел немного риса с соусом, и пятилетняя девочка, когда мать спросила ее: «Ну как, нравится тебе, Хема?» — воскликнула: «Очень! Очень вкусно!» — и тут же принялась декламировать. Она очень любила стихи и читала их вслух по всякому поводу:

Ты, что тоскуешь в красном сари,

Цветок бы в волосы вплела,

Нельзя же дочке пастуха

Весь день возиться у котла!

Ты услыхала звуки флейты

И, плача, бросила стряпню

И кинулась к реке…

— Ну ладно, хватит, — остановила Хему мать, и девочка послушно замолчала.

Ромон-бабу за обедом съел все до крошки. Я тайком подглядывала за ним.

Старая хозяйка не могла сдержать довольной улыбки.

— Кто сегодня готовил, мама? — спросил молодой господин.

— Новая кухарка.

— Отлично готовит! — похвалил Ромон-бабу.

После Ромона-бабу обедал старый хозяин. Но проникнуть в его покои мне не удалось. По приказу хозяйки ему прислуживала прежняя кухарка. Тут я догадалась, почему старуха не хотела брать в дом молодую женщину. И я мысленно поклялась, что никогда не дам ей повода для подозрений.

Позднее я узнала от людей, что хозяин отличался благородством и скромностью. Но супруга его, эта длинная бутылка, была полна ядовитых чернил.

— Как отозвался господин о моих кушаньях? — спросила я кухарку, когда та вернулась на кухню.

Побагровев от злости, старуха крикнула:

— Хорошо стряпаешь, очень хорошо! Мы тоже умеем не хуже, да больно стары стали, какая нам теперь цена! Сейчас нужны красота да молодость!

Значит, и хозяину понравились мои кушанья! И я решила подшутить над кухаркой:

— А как же иначе, диди? Без красоты и молодости теперь не обойтись. У всякого пропадет аппетит при виде старухи!

— Думаешь, ты всегда такой будешь — красивой и молодой? — хрипло вскричала кухарка. — Думаешь, у тебя не будет морщин?

Разъярившись, кухарка схватила горшок, но он раскололся у нее в руках.

— Вот видишь, диди, продолжала я, — была бы ты красивой и молодой — не била бы горшков.

Старуха в бешенстве схватила кухонные щипцы и бросилась на меня. Она, видно, была туга на ухо, и ей показалось, будто я сказала что-то обидное, и в ответ она оскорбила меня.

Я вспыхнула и начала успокаивать кухарку:

— Не надо, диди, положите щипцы на место.

Но старуха не унималась. Она так разошлась, что не заметила даже, как на кухне появилась Шубхашини.

— Ах ты, тварь безродная! — вопила брахманка, наступая на меня. — Мелешь, что на ум взбредет! Хорошо, что я щипцы схватила, а то бы ты еще ударила меня. Это я-то сумасшедшая?

Шубхашини гневно сдвинула брови.

— Я приняла эту девушку в дом, — сказала она. — Как же ты смеешь ее оскорблять? Убирайся вон!

Кухарка бросила щипцы и жалобно запричитала:

— Да что вы, хозяйка! Не оскорбляла я ее. Это вы ослышались!

Шубхашини звонко рассмеялась.

— Пусть язык у меня отсохнет, если я хоть одно грубое слово сказала.

— Помоги тебе бог! — в тон ей воскликнула я.

— Провалиться мне в преисподнюю, к самому Яме!

— Что вы, диди! Зачем же вам бежать туда в такую рань, подождите немного, — дразнила я старуху.

— Пусть мне и в аду не будет места, — продолжала кухарка.

— Не говорите так, диди, — возражала я. — Какой же это ад без вашей стряпни!

— Она болтает невесть что, — жаловалась кухарка Шубхашини, — а вы ей ни слова не скажете. Пойду я к старой госпоже.

— Ты первая ее оскорбила, назвала тварью, — сказала Шубхашини.

Старуха принялась бить себя по щекам, с каждым ударом приговаривая:

— Когда это я сказала «тварь»! Разве я говорила «тварь»!

После того как она в третий раз ударила себя, и мне, и Шубхашини стало жаль ее.

— Неужели, госпожа, вы в самом деле слышали, как кухарка бранилась? — с притворным удивлением спросила я, вступаясь за старуху. — Да разве такая почтенная брахманка станет браниться?

— Вот видите, госпожа, — обрадовалась старуха. — Я бы никогда не оскорбила человека!

— Ну ладно! — смилостивилась Шубхашини. — Видно, кто-то на улице ругался. Правда, на нашу кухарку это совсем не похоже. Ты вчера ела, Кумудини, ее кушанья? Во всей Калькутте никто так не стряпает.

Старуха торжествующе взглянула на меня.

— Да, все ее хвалят, — подтвердила я. — В жизни своей ничего подобного не ела.

— Что и говорить, — расплылась в улыбке кухарка, — вы, дочери благородных людей, знаете толк в еде. Да неужто я осмелюсь обругать девушку из знатного рода, — все никак не могла она успокоиться. — Ты не сомневайся, я не уеду, пока не научу тебя стряпать.

Так мы помирились со старой брахманкой.

Последнее время я только и делала, что плакала, а в тот день впервые засмеялась.

Смех и шутки я ценила теперь, как нищий подаяние.

Вот почему я так подробно рассказываю о старой кухарке. Никогда в жизни не забуду этого дня, столько радости он доставил мне. Я по-настоящему развеселилась.

Старая госпожа обедала после всех.

Я старалась, как могла, угодить ей. Она съела изрядную порцию риса с овощами и пряностями и сказала:

— Прекрасно стряпаешь. Где ты научилась?

— В доме у отца, — ответила я.

— А где твой дом?

Я не стала называть родной деревни.

— Так стряпать может лишь девушка из состоятельной семьи. Твой отец богат?

— Да.

— Почему же ты нанялась кухаркой?

— Со мной случилось несчастье.

— Оставайся у нас. Ты, видно, знатного происхождения. — И старуха позвала Шубхашини.