Онлайн книга «Екатерина Воронина»
– Все это так, – сказал Николай. – Ну, а по делу-то? Виновата? Клара поджала губы. – Ни в чем я не виновата. Запутали меня. Николай видел, что она врет. Нахмурился. – Раз не виновата, оправдают. Чего ты волнуешься? А если есть какая вина, признайся на суде. – Только Сережу не трогай, – сказала Соня. – Разошлись вы давно, мириться ты сама не захотела. Теперь надо думать, как из беды вылезть, а не порочить человека. – Уж это мое дело, – злобно ответила Клара. – Ничего! Я его разрисую, где надо. – Вот беда-то, – вздохнула Соня, когда за Кларой закрылась дверь, – одно расстройство. – По делам вору и мука, – возразила Мария Спиридоновна, – не лезь в чужой карман. – А все-таки жалко, – опять вздохнула Соня. – Алешу жалко. – Неприятности, конечно, большие, – мрачно произнес Николай. – А тут еще Дуська эта навязалась. Соня всплеснула руками. – При чем тут Дуся?! – При том! Порочит она его, понимаешь! С семьей неладно, а тут еще связался черт знает с кем. – Дуся здесь ни при чем, – решительно сказала Соня, – и не припутывай ее, пожалуйста! С Сережей лучше поговори – будет суд, ему же неприятность, Алеше тем более. Может, как-нибудь и сумеет уладить дело. * * * Сутырин пришел к Ермаковым на день рождения их детей. Разница между этими днями была всего в месяц, что и давало родителям основание их объединить. Кроме Сутырина и Алеши, пришел Сонин отец Максим Федорович, приятели Ермаковых – Кошелевы с двумя детьми и, наконец, сестра Марии Спиридоновны – Прасковья Спиридоновна – тетя Паша, колхозница из Сергачского района, приехавшая в город к врачу. Не было Дуси, работавшей в вечернюю смену, и Кати. Сутырин сначала посадил Алешу возле себя, но затем мальчик перебрался на другой конец стола, где сидели дети. Посматривая на пего, Сутырин думал, что Алеша выглядит много старше Васи. Чуть сгорбившись и морща лоб, Алеша прислушивался к разговорам взрослых. Знает ли он о том, что случилось с матерью? На лице мальчика ничего нельзя было прочесть – он был такой же тихий и стеснительный, как всегда. Кошелева рассказывала о том, как Соня еще в девушках была влюблена в Николая. – Нет, ей тогда другой нравился, глаз с него не сводила, – заметил Николай. – Было дело, – кокетливо улыбнулась Соня. – Ну, – сказала она, поднимая рюмку, – под столом встретимся! Но, убедившись, что все выпили, поставила рюмку на стол и, наклонившись к Сутырину, прошептала: – Сроду ее не пила. Сутырин хмыкнул в ответ. – Скучаешь, Сережа? – По ком это? – Известно, по ком, – многозначительно произнесла Соня и, откинув назад голову, высоким голосом запела: Волга-матушка глубока, Всю пройду – промеряю. Недалеко моя милка — Вечерком я сбегаю. И Кошелева, полная, грудастая женщина с круглым добрым лицом, тоже поглядывая на Сутырина, подхватила: На дорожке стоит столбик — Верстовой, нельзя рубить. На примете есть мальчишка Занятой, нельзя любить. – Заголосили девки, – недовольно проговорила Мария Спиридоновна. – Дайте послушать, чего люди говорят. Тетя Паша, Максим Федорович – отец Сони, и Кошелев разговаривали о колхозных делах. – В председателе все дело, – рассуждала тетя Паша, – у нас их после войны четверо сменилось. У Максима Федоровича голова и брови стали совсем седыми, но голубые глаза в сетке морщинок были все такие же большие и светлые. Если бы не сквозило в них лукавство нижегородского грузчика, был бы похож на иконописного святого мужичка-странника. – Рядом колхоз «Заря революции», – продолжала тетя Паша, – сто пятьдесят коров на ферме. Председатель с головой, он и государству, он и колхозникам – всех ублаготворил… А наш чурка – чурка и есть. – Главное – контроль. Потому… – начал Максим Федорович. – Прошу прощения, Максим Федорович, – перебил его Кошелев, худой человек в форме работника связи, – на одном контроле далеко не уедешь. Если человек на своем месте по совести работает, никто за ним не усмотрит. – Сознательность нужна, – поддакнул Максим Федорович. – Именно что сознательность, – продолжал Кошелев. – Вот, к примеру, наша специальность, связистов. Участок мой – двадцать километров. Это, если посчитать, несколько сот столбов. А ведь на каждый надо влезть: изолятор ли плохо посажен или крюк погнулся – с земли-то не заметишь. Соскочил изолятор – короткое замыкание. В сырую погоду или зимой ветки свесились на провод – утечка тока, слышимость страдает. Надо ветки подрезать. Появилась на изоляторе ржавчина – опять же утечка тока. Значит, каждый осмотри! За прошлый год сменил я тыщу двести проволочных вязок, изоляторов пересадил, крючьев выправил – не сочтешь. Вот какая наша работа. Попробуй начальство уследи за ней! Если у монтера совести нет, то никакая формальность не поможет. – Вот я и говорю: по совести надо работать, по совести жить, – сказал Максим Федорович. – Все это, папаша, известно, – перебил его Николай нетерпеливо, – не об этом речь. – А об чем, милый-дорогой, об чем? – кротко спросил Максим Федорович, побаивавшийся своего раздражительного зятя. – Совести и сознательности у нас хватает, а вот порядку надо побольше. – Так ведь об том и говорим. Каждый, значит, должен на своем месте соответствовать. – Вы вот чего, Максим Федорович, – Сутырин налил себе и старику водки, – давайте-ка будем за столом соответствовать, а в больших делах и без нас разберутся. – И то верно, – согласился Максим Федорович, – и выпьем… Бурлацкое горло все прометет. А чарка вина прибавит ума. Ваше здоровье! Эх, гулянье мое, гульянице мое, До чего меня гулянье довело! — начал Николай звучным тенором. И гулким басом Сергей подтянул: Со полуночи до белой до зари Нападают все богаты мужики, Все богаты мужики, расстарые старики… Их голоса сливались в один. Запрягают тройку вороных коней, Подкатили ко широкому двору… — снова начал Николай, и Сутырин подтягивал: Подхватили меня, молодца, с собой, Повезли меня в Нижний городок, Завезли меня в соседний кабачок… И чудилось детство, вечер в деревне, закат, когда гонят с поля стадо и облако пыли движется по дороге. И последний шум улицы, звон ведер у колодца, скрипение журавля, и сваленные у избы бревна, на которых так хорошо сидеть вечером, кутаясь в отцовский пиджак и прислушиваясь к смеху и разговорам девушек и парней. |