Книга Куда ты пропала, Бернадетт?, страница 65 – Мария Семпл

– Мы так жили.

Прошло много времени. Было хорошо. Кругом не было никого, кроме нас двоих и тюленя. Папа вертел в руках гигиеническую помаду.

– Мы были как «Битлз», пап.

– Я знаю, малыш, что ты так думаешь.

– Серьезно. Мама – это Джон, ты – Пол, я – Джордж, а Пломбир – Ринго.

– Пломбир, – засмеялся папа.

– Ага, Пломбир. «Обижен на прошлое, страшится будущего».

– Что? – спросил папа, растирая помаду по губам.

– Это мама прочла в книжке про Ринго Старра. Там говорилось, что сегодня он обижен на прошлое и страшится будущего. Мама хохотала как сумасшедшая. С тех пор стоило нам увидеть, как Пломбир сидит, разинув рот, мы говорили: «Бедный Пломбир – обижен на прошлое, страшится будущего».

Папа расплылся в улыбке.

– Су-Линь… – начала я, но, произнеся ее имя, запнулась. – Она хорошая. Но она как какашка в рагу.

– Что в рагу? – переспросил папа.

– Допустим, ты готовишь рагу, – начала объяснять я. – Оно очень вкусное, и ты наверняка хочешь его съесть, да?

– Допустим.

– А потом кто-то подбросил в него маленькую какашку. Но даже если она очень маленькая, и даже если ты ее очень хорошо размешал, – захочешь ли ты теперь есть это рагу?

– Нет.

– Так вот, Су-Линь – это какашка в рагу.

– По-моему, это несправедливо, – сказал он, и мы оба засмеялись.

За все время путешествия я первый раз как следует посмотрела на папу. На голове у него была эластичная повязка, закрывающая уши. На носу – цинковая мазь. Лицо блестело от солнцезащитного и увлажняющего кремов. На нем были темные альпинистские очки со шторками по бокам. Заклеенная линза была незаметна, потому что другая была такой же темной. Ненавидеть его было не за что.

– Знаешь, не только тебе приходили в голову безумные идеи насчет мамы. Я думал, что, может быть, она сошла с корабля, увидела меня с Су-Линь и как-то сумела проскользнуть мимо нас. Знаешь, что я сделал?

– Что?

– Нанял в Сиэтле частного сыщика, чтобы он поехал в Ушуаю ее искать.

– Правда? Настоящего частного сыщика?

– Они занимаются розыском людей вдали от дома. Мне его порекомендовал кто-то с работы. Он просидел в Ушуае две недели, проверял приходившие и уходившие суда, отели. Ничего не смог найти. А потом мы получили рапорт капитана.

– Да… – протянула я.

– Би, – осторожно сказал он. – Мне надо тебе кое-что сказать. Ты заметила, что я не бешусь из-за невозможности проверить почту?

– Да нет. – Мне стало стыдно. Я только сейчас поняла, что вообще не думала о папе. А ведь это была правда, обычно он постоянно проверяет почту.

– У нас огромная реорганизация. Кажется, о ней должны объявлять прямо сейчас, когда мы тут сидим. – Он посмотрел на часы. – Сегодня десятое?

– Не знаю. Наверное.

– С десятого числа «Саманта-2» закрыта.

– Закрыта? – Я даже не поняла, при чем тут это слово.

– Все кончилось. Они сливают нас с играми.

– То есть типа с Xbox?

– Типа того. Уолтер Рид пошел на попятную из-за бюджетных сокращений. В «Майкрософте», если ты не поставляешь товар, ты ничто. Если «Саманта-2» будет вместе с играми, они по крайней мере смогут выбросить на рынок миллионы изделий.

– А как же те паралитики, с которыми ты работал?

– Я веду переговоры с Вашингтонским университетом. Надеюсь продолжить нашу работу там. Но есть сложности, потому что «Майкрософт» владеет патентами.

– Я думала, ты владеешь патентами.

– Я владею памятными кубиками. Патентами владеет «Майкрософт».

– Так ты что, уходишь из «Майкрософта»?

– Уже ушел. На той неделе сдал пропуск.

Папу без пропуска на шее я почти не представляю. Ужасная печаль затопила меня и заполнила до краев. Я испугалась, что она меня разорвет.

– Так странно, – только и смогла вымолвить я.

– Сейчас подходящий момент, чтобы сообщить тебе кое-что еще более странное?

– Думаю, да.

– Су-Линь беременна.

– Что?

– Ты слишком мала, чтобы понять, но это была всего одна ночь. Я слишком много выпил. Все кончилось, не успев начаться. Я знаю, это звучит… как бы ты сказала… отвратно?

– Я никогда не говорю «отвратно».

– Только что сказала. Ты сказала, что так пахнет у Кеннеди дома.

– Правда беременна?

– Ага.

Бедняга, он выглядел так, как будто его сейчас вырвет.

– И значит, твоя жизнь, в сущности, кончена. – Мне стыдно, но я почему-то улыбалась.

– Не буду отрицать, это приходило мне в голову. Но я стараюсь это так не называть. Предпочитаю думать, что моя жизнь изменилась. Наши жизни. Моя и твоя.

– Значит, у нас с Линкольном и Александрой будет общий брат или сестра?

– Ага.

– Вот жесть.

– Жесть! Терпеть не могу, когда ты произносишь это слово. Но это и правда жесть.

– Пап. Я тогда назвала ее Йоко Оно, потому что она поссорила «битлов». Не потому, что она азиатка. Я не хотела.

– Я знаю.

Хорошо, что там был тот сопливый тюлень: мы могли смотреть на него, а не друг на друга. Но потом папа взялся за глазные капли.

– Пап, ты только не обижайся, но…

– Но что?

– У тебя слишком много примочек. Я даже запомнить их все не могу.

– Хорошо, что тебе не приходится этого делать, правда?

Мы посидели немного молча, а потом я сказала:

– В Антарктике мне больше всего нравится, наверное, просто сидеть и смотреть.

– Знаешь почему? Когда человек подолгу смотрит на горизонт, его мозг вырабатывает эндорфины. Это как эйфория у бегуна. А сейчас мы все живем, уставившись в экраны в двенадцати дюймах от носа. Неплохая смена обстановки.

– У меня идея. Надо изобрести такое приложение, чтобы ты смотрел в телефон, а твой мозг думал, что ты смотришь на горизонт. Чтобы эйфория бегуна возникала от набора эсэмэсок.

– Что ты сказала? – Папа повернул ко мне голову. Было слышно, как в ней бешено закрутились шестеренки.

– Не смей красть мою идею! – Я пихнула его в бок.

– Считай, что я тебя предупредил.

На это я ничего не ответила, если не считать бурчания. Потом пришел Чарли и сказал, что пора возвращаться.

За завтраком Ник, счетчик пингвинов, снова спросил, не хочу ли я ему помогать. Звучало интересно. Нам надо было отплыть раньше всех в отдельном «зодиаке». Ник разрешил мне постоять за рулем. Ника лучше всего описывает слово «никакой». Некрасиво так говорить, но это, в общем, правда. Когда он советовал мне широко сканировать горизонт – туда-сюда, туда-сюда, как прожектор, – то проявил нечто вроде индивидуальности. Рассказал, что, вернувшись домой после первой поездки в Антарктиду, после того, как он тут водил «зодиаки», он первым делом попал в аварию, потому что смотрел то налево, то направо, то налево, то направо и в конце концов въехал в зад идущей впереди машине. Но это все же не индивидуальность. Это просто авария.