Онлайн книга «Шел старый еврей по Новому Арбату»
Первые часы войны. Суматоха на улицах. Суматоха по пригородным поездам, когда неурочно, от натуги, ревели слабосильные паровозы, дымом обдавая окрестности. Они попали на Подол к вечеру того дня, но ее мужа – их отца – уже отправили на фронт и быстро убили. Ни даты, ни места захоронения – ничего. А они уезжали в теплушках. На восток. Мать и двое детей. От Киева. Подола. От Бабьего Яра. Мать заболела в дороге тифом. Их высадили на перрон узбекского города Бекабад, где Сырдарья вытекает из Ферганской долины в Голодную степь. Мать там и умерла. Морозный ветреный день. Гроб из занозистых досок, покрытый ветошью. Двое детей и возница. Комья мерзлой земли по крышке. Война. Ненавижу. До боли. До вздоха. Прошлась сапогами по детству эпоха… Алика и сестру отправили в детский дом. Голодно. Холодно. Без материнской ласки поутру: "Просыпайся, сынок…" После седьмого класса он попал в суворовское училище. Затем в офицерское. Бравый лейтенант-артиллерист. Усики. Фуражка. Портупея через плечо. Алик. Аврам. Авраам. Авраама, праотца нашего, не называли Аликом. Да он и не был лейтенантом. В свободное от службы время Алик рисовал, лепил, чеканил по меди. После армии ему бы в Москву, в художественную студию, – жилья не было, денег не было, даже подушки под голову: вернулся в Киев, стал технологом. Химик-технолог на вредном производстве. С излишками сероводорода в цехах, где не миновать отравления. Всё так же рисовал, лепил, писать начал стихи. Они собирались группой, спорили на неподъемные темы – дети с Подола (и не с Подола тоже), которым до всего было дело. "Осенью идем на Карадаг. Жить будем в пещерах. И найду я там сердолик и парчовую яшму, ночью буду слушать, как ворочается в скальной постели беспокойное осеннее море…" Это была его жизнь. Такая, а не иная. Почему ей не быть такой? Он любил Тамару. С юношеских ее лет. Она предпочла меня. Жена его – тоже Тамара. "Бог дал жену. Детей я сделал сам. Чего уж проще? Взял жену и сделал…" Детей своих любил. Детям писал стихи. Я из всех лесных Зверей Больше всех люблю Ежей. Если в шапку Положить, В шапке ежик Может жить… Мы уезжали. Он приехал прощаться. Отдал ему все свои лазуриты, флюориты, сердолики и топазы, набор яшмы разных расцветок, которую собирал; отдал малахиты, рубины в куске породы, шлиф голубой яшмы – нежданный подарок геолога. А голубая яшма, как сказано, "балансирует энергии инь и ян в организме, восстанавливает ауру, соединяет человека с его внутренним духовным наставником". Посадили Алика в такси, сын Женя поехал с ним на вокзал; последнее, за окном машины: заплаканное лицо друга, в руках наша желтая "Спидола". Уже тогда он был болен. Паркинсон чертов, всеядное наваждение – голубая яшма не помогла. "Ну, как? Да так. Дети. Заботы. Болячки. Мир разделен, а вы далеко. Знаю про вас всё или почти всё. Одного не хватает – вашего присутствия…" Посылали ему лекарства. Год за годом. Из Иерусалима – через Париж – в Москву – оттуда с проводниками поездов брат переправлял в Киев. Лекарства помогали – поначалу. "Счастлив, что хожу по земле, не волоча ногу. Счастлив, что могу снова держать ручку и писать. Здравствуйте, милые, дорогие мои! Здравствуйте! Уже забыл, когда так заразительно смеялся! Стал красив, черт возьми! И всё благодаря вам…" Ой, шуми, метель! Веселись, метель! Стелет ночь себе На полях постель… Чародей не отщелкивает на счетах, удалась жизнь или не очень. Чародей – на то он и чародей: у него всё без запинки. 1990 год – первое наше появление в Москве. Он – больной, заторможенный – приехал из Киева взглянуть на нас. Это уже был другой, не прежний Алик. Инвалид первой группы. Я – до свиданья! Ухожу, Отяжелевший и усталый, Подобно долгому дождю, В небытие, в забвенье, в старость… 2001 год. Киев. Фестиваль еврейской книги. На стенде увидел его лицо на обложке – "А. И. Быховский. Моя поэзия". Книга его предсмертная. Встреча наша – посмертная. Человек писал стихи. Всю почти жизнь. Уважьте – не судите строго. Прощай, Подол. Шальная колесница Бандитов и ревнителей миров. Прощай, Подол. Еврейская столица – Прибежище старух и босяков… Прощай, Подол. Архангелы из детства, Благословите плоть мою и кровь. Прощай, Подол, бесценное наследство, И жизнь моя, и слезы, и любовь. Шли неприметной тропой по лесу… …оглядывали придирчиво свои владения. Лес под Звенигородом огромен. Занимателен и добычлив. – Смотри, – говорил, – крылышко на тропе. От крапивницы. Давай собирать крылышки от бабочек. Сын – пятилетний – с интересом: – Давай. Птица, должно быть, подхватила на лету или паук оплел, а крылышком побрезговали, и оно опустилось с высоты, кружась и тускнея, потому как перестало быть бабочкой. Собирателю такие не нужны. Шли дальше. – Смотри, – показывал, – хвост на тропе. От белки. Давай собирать беличьи хвосты. С большим интересом: |