Онлайн книга «"А существует ли любовь?" - спрашивают пожарники»
|
как они устроились дворничихами по жэкам, воспитательницами по яслям, работницами по прачечным, нянечками по инвалидным домам и больницам – повсюду, где дефицит в рабочей силе, продолжая грезить (саксофон), продолжая мечтать (бас-гитара), как они вернутся летом в стрелковый тир, чтобы снова и снова тщетно бросаться на шею капризному возлюбленному – театру (синтезатор). (И прости за безвкусные строки…) А пока они ходят вечерами в самодеятельные театры-студии, где они пройдут школу жизни настоящих актеров, научатся курить, отрежут косы и… Скучно повторять эту банальную историю. А те, кому совсем повезет (совсем-совсем повезет), познакомятся с посетившим случайно студию настоящим режиссером. Знаменитым настоящим режиссером. Ах, какое это удачное знакомство: «Он меня увидел и сразу все про меня понял… Он сказал: «Вы – моя актриса. Через год я буду набирать себе курс…» Самое смешное, он это действительно сказал. А потом ее сборы на свидание, лучшие из туалетов ее подруг: Маринины шерстяные носки, Динина юбка и ломовая кофта Насти, которую Настя взяла поносить у Веры из студии «У Никитских». По дороге она останавливается у всех афиш его театра, она читает его фамилию, замирая от букв его имени… И люди рядом читают. (Глупцы, они не знают…) «Я у вашего дома, я только не знаю куда, вы забыли сказать…» Его квартира. Афиши, афиши, афиши его театра… Холод и дрожь, когда раздевают, и страх показаться неопытной… Потом его бегство в ванную, и вот уже (какой он старый!) старый человек прощается с нею осторожно и мило: «Звони в театр, прямо в кабинет». Но телефон не дает. И она ходит под освещенными окнами, где старый мальчик, наигравшись вволю, укладывается вовремя спать. Старый мальчик, не хуже и не лучше других, которым не чуждо все человеческое… А потом придет весна, и начнется второе лето, и они вновь войдут в пыточные аудитории ГИТИСа, или «Щуки», или «Щепки», или МХАТа, и молодые режиссеры, которым велено вынюхивать таланты для второго тура, когда явится «сам», эти молодые ищейки за инквизиционным столом все поймут наметанным глазом по их дурно-профессиональному чтению (занятия в студиях), по обрезанным косам, по потерянному румянцу… «А вы уже поступали в театральное?» «Нет… то есть да!»… Вчера я увидел ее. Она шла поступать в третий раз, в последний свой раз. Она шла, как хотел поэт – гордо шла по Арбату, готовясь шагнуть с прекрасной улицы прямо на сцену… …Ковер, на котором она лежала… Она шла и бормотала стихи – все те же стихи о самоубийстве Мэрлин. Она готовилась прочесть их, как научил ее очередной возлюбленный – знаменитый актер… Знаменитый дерьмовый актер. «Я – Мэрлин» – читай это с юмором. Какая ты, к черту, Мэрлин? Читай, как бы извиняясь, – дескать, я ваша Мэрлин, ибо других у вас нет… И эту строчку: «А вам известно, чем пахнет бисер? Самоубийством!» – не ори как зарезанная. В самоубийство сейчас никто не верит. В «Склифе» есть отделение, там лежат «пугалки». Это девки, которые травятся так, чтобы их спасли. Хотят попугать своих мужиков – вот что такое современное самоубийство!» И, бормоча стихи, как он учил, она подошла к ГИТИСу, а может, к «Щуке», или к «Щепке», или к МХАТу. Подошла к этим вратам в рай. Подошла, неся свою тайну – тайну трех лет. Эти три года… (Рассказ подруги – нянечки из дома инвалидов и престарелых): «У нас, как в Ноевом ковчеге, собрались все, кто не поступил в театральные и во ВГИК. Массовик в доме, чтобы как-то нас заинтересовать, бросил идею: «Давайте пробьемся в телепередачу «Шире круг». Подготовим самодеятельность – и пробьемся». Что тут началось! Все мгновенно представили, как наши матери включают телевизор, и на залитой светом эстраде стоим мы С раннего утра, достав гитары, мы дожидались прихода массовика. Он пришел под вечер, и мы начали репетировать «Песню о Гренаде» Михаила Светлова… И тогда вошла она! И с нею все, о чем мы мечтали: волосы, как у Пугачевой, лицо из иностранного журнала и суперфигура. Она молча взяла гитару у остолбеневшего массовика и запела стихи Цветаевой своим рыдающим голосом. Потом сказала безапелляционно, как все, что она говорила: «Вот что вам надо петь на ТВ!» И пошла из зала, а две девочки, как сомнамбулы, молча двинулись за нею. И я была одной из них… Я буду подражать ей во всем, я буду молиться на нее, я буду верить всему, что она выдумала… Однажды она рассказала, что в Индии йоги знают эликсир жизни. И когда ее тело легло под лампы мертвецкой, я вбежала на Центральный телеграф и умоляла перепуганную телефонистку позвонить в Индию. |