Онлайн книга «"А существует ли любовь?" - спрашивают пожарники»
|
Было тридцатое декабря. Ей оставалось жить две недели… Я стоял у памятника Пушкину, поджидая обычного ее появления – эффектного появления в новогодней толпе у «Пушки». Неожиданно я наткнулся глазами на высокую усталую женщину, такую обычную женщину – в темном пальто, с блеклым лицом, с волосами, уложенными под береткой… Она пришла после ночного дежурства у постели парализованной старухи. «Теперь я работаю ночной медсестрой, а это пальто я купила сама. Правда, миленькое?» Миленькое пальто подозрительно пахло покорностью. Покорностью и правдой. И очень трудным хлебом. Она заметила мой взгляд: «Пора начинать жить нормально, мне скоро (ужас!) двадцать. Вчера я собрала все свои вещи и утопила ночью в Патриаршем пруду вместо себя: револьвер, череп, и главное – хипповую ленточку, которой я обвязывала волосы. Вот ее больше всех было жалко. Ленточка долго плавала в пруду, а я кричала ей: «Что делать, у меня только два пути – утопиться самой или утопить вас всех и покончить с театром!» Я даже позвонила режиссеру, чтобы его не мучила совесть, и сказала ему: «Я покончила с театром!» И знаешь, что он ответил? «Это хорошо! Потому что если бы ты к нам поступила, мы жили бы как на вулкане. Ты неровная, от тебя не знаешь, что ждать…» Пусть они учат ровных! Помнишь у Блока стихотворение про самоубийство: «Она пришла на землю, но земля ее не приняла…» Загнанных лошадей пристреливают, а непринятых в артистки…» Она засмеялась: «Не гляди так… И не бойся. Я уже не играю в эти игры. Я выхожу замуж. Я теперь как все. И ты молодец – сразу это понял». Ее бешеная интуиция – она поняла мой взгляд… Будь проклят этот взгляд! Мы зашли в бар «Охотник». Она сняла пальто, пахнущее покорностью, выпустила из-под беретки золотые волосы и в темноте опять стала собою. «Мне попалась замечательная парализованная бабуля, ее родственники от меня в восторге. На днях у бабули начала двигаться нога. Ты, конечно, не веришь, но у меня – особые пальцы, оказалось, я могу лечить! Опять не веришь? Нога задвигалась от моего массажа, и сегодня в честь этого события и наступающего Нового года я решила чуточку приукрасить мою бабулю – все-таки она женщина… Я наложила румяна на ее лицо (они были у медсестры в столике) и надушила французскими духами (тоже были в столике). И бабуля благодарно мне улыбалась, когда я прощалась с ней до Нового года…» Глаза горели – она была прежняя, потому что она не могла быть другой. А я сидел, представляя, что происходит сейчас в палате, как родственники уже узрели размалеванную старуху и медсестра уже обнаружила, куда пошли ее румяна и драгоценные французские духи… Мне легко это было представить, потому что я такой же, как все. Как все мы, Женя… Теперь, после ее смерти, я часто встречаюсь с нею. Куда чаще, чем при ее жизни… Вчера я сидел на пляже в Коктебеле. Было солнечное утро. Она вышла из моря в прилипшем бикини и с грозной копной волос – Медуза Горгона! И женщины испуганно врастали в лежаки – такой беспощадной была ее красота. А пляжный мальчик сказал мне: «В прошлом году здесь была клевая девка со смешной фамилией – Пряхина. Мне недавно рассказали, что она вышла замуж за мексиканца, представляешь? Уехала в Мексику и руководит театром в джунглях… Что ты так смотришь? Это рассказала ее безумная подруга! Всей нашей честной гоп-компании рассказала, какой замечательный театр в джунглях основала Зинка Пряхина…» И я вспомнил, как однажды поведал ей поразившую меня историю: в Мексике, в непроходимых джунглях, какой-то подвижник основал театр имени Станиславского, чтобы там, вдали от суеты, строить Храм Искусства. Ну, конечно! Конечно! Вот он, конец стихотворения! Долгожданный конец стихотворения, Женя! Кстати, в эту концовку можно вписать и гриновский корабль, стоявший на набережной Коктебеля (о, как она его любила!), эту дощатую лодку с выцветшими тряпками и надписью «Алые паруса». На ней вечно играют орущие дети и фотографируются вместе с родителями на палубе, пропахшей детской мочой. Вот этот ее любимый корабль однажды подплыл к Коктебельскому пляжу. С корабля сошел юный капитан с медальным латиноамериканским профилем. Он обнял нашу прекрасную героиню, выходившую из пены вод, и увез основывать театр имени Станиславского в непроходимые джунгли Мексики, или Никарагуа, или… Короче, туда, где требуется служительница в Храме Искусства! А с берега вослед кораблю бросали охапки сирени благодарные жители Феодосии, и море цвело, как бульвар в ночь ее крымского триумфа… Клянусь, ей понравился бы этот конец. |