Книга Врата Мёртвого Дома, страница 189 – Стивен Эриксон

Скрипач припал к земле — кора на корнях казалась горячей, покрытой чем-то вроде пота — и даже не закричал, чтобы предупредить остальных. Нужды в этом не было.

Над ним промелькнуло брюхо медведя — сероватое, измазанное кровью, а затем зверь помчался дальше, хотя сапёр и перекатился ему вслед.

Внимание медведя было полностью сосредоточено на кроваво-красном одиночнике-энкар’але, который висел над ним и яростно визжал. Медведь взмахнул лапой, но рассёк воздух: крылатый ящер отшатнулся — и попал в зону досягаемости палицы Маппо.

Скрипач даже не взялся бы оценить силу, с которой трелль обеими руками обрушил оружие на одиночника. Оснащённый клыками боёк палицы врезался в грудь энкар’ала и ушёл внутрь под хруст костей. Ящер размером с вола буквально сложился под этим ударом. Кости крыльев сломались, шея и голова вылетели вперёд, из глаз и ноздрей брызнула кровь.

Энкар’ал был мёртв прежде, чем ударился о стену из переплетённых корней. Когтистые лапы и руки жадно вцепились в тело.

— Нет! — заревел Маппо.

Взгляд Скрипача метнулся к Икарию, но не ягг стал причиной крика трелля: Крест набросился на огромного медведя сбоку.

Одиночник заревел и подался в сторону, прижался к стене корней. Мало рук и лап смогли бы удержать такого зверя, но одна из них — покрытая зелёной кожей — обвила толстую шею, и эта рука обладала силой большей даже, чем мощь одиночника.

Крест сжал в зубах извивающуюся лапу, размалывая кости, затем диким рывком оторвал её.

— Мессремб! — заголосил трелль, вырываясь из рук Икария. — Союзник!

— Одиночник! — завопил Искарал Прыщ, приплясывая на месте.

Маппо вдруг обмяк.

— Друг… — прошептал он.

И Скрипач понял. Первый друг, который погиб сегодня. Первый…

Треморлор забрал обоих оборотней, вверх взвились корни и опутали новых пленников. Оба зверя теперь висели друг напротив друга на противоположных стенах — здесь они останутся навеки. Медведь-одиночник сопротивлялся, из культи хлестала кровь, но даже его чудесная сила не могла сравниться с неземной мощью Азата и руки, которая всё теснее прижимала его к себе. Сжатое горло Мессремба не находило воздуха, алая кайма вокруг карих глаз приобрела синеватый оттенок, сами глаза выпучились так, будто вот-вот выскочат из мохнатых глазниц.

Крест отодвинулся и безмятежно принялся обгладывать оторванную лапу — плоть, мех, саму кость.

— Маппо, — проговорил Икарий, — видишь чужую руку, которая сейчас лишает его жизни? Ты понимаешь? Не будет вечного заточения для Мессремба. Худ примет его — смерть возьмёт его, как и энкар’ала.

Корни с противоположных стен потянулись друг к другу, почти соприкоснулись.

— В лабиринте будет новая стена, — сказал Крокус.

— Тогда давайте быстрее, — проворчал Скрипач, который только теперь поднялся на ноги. — Все — на эту сторону.

Они пошли дальше, снова в молчании. Скрипач заметил, что его руки дрожат на прикладе жалкого оружия. Сила и дикость, которые он увидел несколько минут назад, просто выбили сапёра из колеи.

Мы погибнем. Даже сотни Гончих Тени не хватит, чтобы нас спасти. Тысячи оборотней собрались здесь, все в Треморлоре — сколько из них доберутся до Дома? Только сильнейшие. Сильнейшие… А мы на что решились? Войти в Дом, чтобы найти врата, которые приведут нас в Малаз, в Мёртвый Дом. О боги, мы же мелкие сошки… за одним исключением: с нами тот, которого мы не должны пускать в бой, тот, которого боится даже сам Азат.

Отовсюду раздавались звуки яростной битвы. В других коридорах этого адского лабиринта кипел бой, которого, как понимал Скрипач, им не избежать. Ужасные звуки становились всё громче, ближе. Мы приближаемся к Дому. Все сходимся…

Он остановился, повернулся к остальным. И ничего не сказал, потому что каждое лицо, каждый встретивший его взгляд говорил о том же знании.

Впереди застучали когти, сапёр резко повернулся и увидел, как Шан быстро замедляет бег. Бока её ходили туда-сюда и были расчерчены множеством ран.

Ох, Худ…

Новый звук послышался оттуда, где только что была Гончая.

— Его предупреждали! — закричал Икарий. — Гриллен! Тебя предупреждали!

Маппо обхватил руками ягга. От внезапной вспышки гнева Икария воздух вдруг замер, будто весь Путь задержал дыхание. Ягг не шевелился в объятиях, но сапёр видел, как руки трелля напряглись, пытаясь сдержать невидимую силу. Звук, который издал Маппо, был полон такой боли, такого отчаяния и страха, что Скрипач ссутулился, из глаз у него потекли слёзы.

Бельмо отскочила от Икария, и сапёр содрогнулся, увидев, что Гончая поджала хвост.

Крест и Бэран оказались рядом с Шан, встревоженные Псы встали стеной напротив Икария, а Скрипач оказался не с той стороны. Он попятился, ноги плохо слушались, будто в жилах плескался галлон вина. Он не сводил глаз с Икария: теперь тонкая грань, на которой все они стояли, наконец обнажилась, суля неописуемый ужас.

Все трое Псов вздрогнули и отскочили на шаг. Скрипач обернулся. Коридор впереди закрыла новая стена — из кишащих маленьких тел.

Вот так так. Какая встреча.

Девочке было не больше одиннадцати-двенадцати лет — на ней красовался кожаный жилет, обшитый внахлёст бронзовыми кругляшками — расплющенными монетами, а копьё у неё в руках было таким тяжёлым, что дрожало, когда девочка решительно направила его на незнакомцев.

Фелисин взглянула на корзинку с веночками из цветов, которая стояла у босых, запылённых ног девочки.

— У тебя неплохо получается, — сказала Фелисин.

Юная стражница снова посмотрела на Леомана, затем на тоблакая.

— Можешь опустить оружие, — сказал воин пустыни.

Дрожащее остриё копья упало на землю.

Голос тоблакая прозвучал сурово:

— На колени перед Ша’ик Возрождённой!

Девочка мгновенно пала ниц.

Фелисин наклонилась и коснулась головы девочки.

— Можешь встать. Как тебя зовут?

Девочка неуверенно поднялась, но в ответ только покачала головой.

— Скорее всего, она из сирот, — заметил Леоман. — Некому говорить за неё в обряде наречения именем. Поэтому у неё нет имени, но она отдаст за тебя жизнь, Ша’ик Возрождённая.

— Если она готова отдать за меня жизнь, значит, заслужила имя. Как и другие сироты.

— Как пожелаешь — кто будет говорить за них?

— Я, Леоман.

Границы оазиса очерчивали невысокие, полуразвалившиеся кирпичные стены и редкие пальмы, под которыми среди сухих листьев ползали песчаные крабы. Дюжина белых коз стояла рядом в тени, их светло-серые глаза были направлены на пришедших.