Онлайн книга «Голубые цветочки»
|
— Видали? — воззвал к Сидролену побледневший прохожий. — Этот сукин сын чуть не задавил меня. — Но ведь не задавил же, — ответил Сидролен, стараясь быть объективным. — Как же! Он сделал все, что мог! — Так вас же предупреждали. Видите, написано: «Опасная зона! Берегись грузовиков!» Когда я ходил в школу, я часто думал, зачем нас учат читать; теперь-то я понял: чтобы спасаться от грузовиков. — Может быть. Представьте себе, я тоже выучился читать в школе, правда, на другом языке, не на вашем. Так что ж теперь, меня за это давить надо?! Мимо ехал на мопеде какой-то господин; резко тормознув, он соскочил с седла и, таща свою машину за один рог, подошел к беседующим. Господин был одет в длинную черную сутану и того же цвета сомбреро с отогнутыми вверх полями. — Ad majorem Dei gloriam! [14] — возгласил он, простерев вперед руку. — Этот господин не понимает по-французски, — сказал Сидролен. — Sed tu? [15] — A я понимаю, но неважно. — Ладно, ладно. Он снова уселся на мопед, проехался по тротуару в нарушение дорожных правил и чуть дальше вырулил на шоссе, влившись в поток уаттомобилей. — Ишь, мироносец, несется что твой миноносец! — заметил прохожий. Сидролен зевнул. — Спать хотите? — осведомился прохожий. — Нет, хочу есть. Обедать пора. Прошу прощения, но я желал бы продолжить свой дотрапезный променад, дабы завершить обычный маршрут. — Я вас уже информировал о том, что я иностранец, — ответил прохожий несколько раздраженным тоном. — Вы еще не забыли тот грузовик? — Так вы что, из этих, из кочевников? — вежливо поинтересовался Сидролен. — Я? Отнюдь! Я живу в гостинице… — А я вон на той барже… — И даже в роскошной гостинице… — Пришвартованной… — С унитазом в ванной… — У набережной… — Где есть Лифт… — И я мог бы даже иметь телефон… — И телефон прямо в номере… — И синий номер с цифрами, как на настоящем доме… — И автомат для международных звонков. Вы набираете номер… — Номер двадцать первый… — Первый этаж, где есть бар… — И я мог бы удить прямо из окна… — Прямо как в Америке… — Да, я мог бы удить, если бы я удил, но я не люблю удить. — И вы абсолютно правы, — согласился прохожий, внезапно вняв речам своего собеседника. — Рыбная ловля — такое же жестокое занятие, как бой быков. — Мне и в голову не приходило такое сравнение, — скромно заметил Сидролен. — А вы поразмыслите хотя бы минут пять. Ведь эти удильщики с их удочками — настоящие садисты и маньяки. Они совершенно незаслуженно пользуются репутацией добрых философов. Ну скажите откровенно, разве вы не считаете рыболовный крючок оружием еще более коварным, порочным и варварским, чем бандурилья? — Бандурилья? — Ну, знаете, такая штука, которую втыкают в шею быку. — А вы уверены, что это называется именно так? — В данный момент я называю это именно так, значит, это именно так и называется, а поскольку вы в данный момент беседуете именно со мной, вам придется принять мои слова на веру. — Я должен признать, что верю вам безраздельно. — Вот видите! Ну ладно, покончим с этой темой и будем считать, что мы добились начатков взаимопонимания, которое во время ООНо сулило народам всеобщий мир. С вашего позволения, я продолжу свою прогулку. Рад был с вами познакомиться. И прохожий удалился под трели мастера, свистевшего на обеденный перерыв. Сидролен совершил обратный переход шоссе с удвоенной осторожностью, ибо наступил тот вечерний час, когда уаттомобили едут утолять жажду. Выбравшись живым и невредимым на противоположный тротуар, он вновь констатировал, что загородка и дверца в ней девственно чисты от всякой мазни. Укропная настойка с минералкой, литровка с красным и баночка с горчицей уже поджидают Сидролена к обеду. На сей раз ему подают паштет из анчоусов, деревенскую кровяную колбасу под картофельной шубой, рокфор и три ромовых бабы. Анчоусы серы и слякотны, как осенний день, кровяная колбаса малокровна, картофельная шуба вся в прорехах, рокфор скрипит под ножом, а ром в дряблых бабах может претендовать разве лишь на звание воды. Сидролен вздыхает и шепчет: — Опять фиаско! — Ну и что же подают в вашей люкс-таверне? — осведомился герцог д’Ож. Хозяин ответил: — На первое — боршч, это такой шлавянский швекольный шуп, на второе — рубцы «Украшение воина», и все это идет под вино с виноградников Сюрена. — Господи боже, и еды-то на один коренной зуб! — презрительно фыркнул герцог. — А мессир когда-нибудь пробовал боршч? — возразил трактирщик, оскорбленный в своих трактирщицких чувствах до такой степени, что стал наглым. — Черт подери! — воскликнул герцог, обращаясь к Пострадалю. — За какого сосунка он меня принимает? Да я знаю про боршч еще со времен королевы Анны! Потрясенный трактирщик тут же отвесил герцогу низкий поклон. — Судя по твоей роже, — продолжал герцог, — ты и слыхом не слыхал, кто такая королева Анна. — Я, право, мессир… И в самом деле, похоже было, что трактирщику ровно ничего не известно об этой даме. — Ах, Пострадаль! — посетовал герцог. — Смотри, как быстро народ забывает о своих добрых королях и прекрасных королевах! Каких-нибудь несчастных двести лет прошло, и вот этот презренный трактирщик уже знать не знает, кто такая Анна Владимировишня [16] , что, впрочем, не мешает ему подавать своим постояльцам боршч. Ладно, Бог с ним совсем! И, пользуясь достигнутым моральным перевесом над хозяином, герцог продолжал в таких словах: — Для начала, трактирщик, я выпью перед боршчом штаканчик какого-нибудь экштракта, к примеру, укропной наштойки. Можешь ты подать мне укропной наштойки? — Ах, мессир! — вскричал трактирщик, чуть не плача, — нижайше прошу вас, не извольте позорить герб моего трехзвездного заведения! И он опять принялся отвешивать поклон за поклоном. — Ну и кривляка, — заметил герцог, — изгиляется что твой маг или магометанин. |