Онлайн книга «Германтов и унижение Палладио»
|
– Если пальцы такие длинные, то какая ладонь? Указательный палец у вас, Юрий Михайлович, палец Юпитера, длиннее среднего, пальца Сатурна. Такая длина пальца Юпитера – свидетельство устремлённости и амбициозности. Но покажите ладонь, я вам погадаю, ладонь всё сможет мне о вас рассказать. – Ещё один портрет без лица, – улыбалась Вера. Укол? – Показывайте, показывайте ладонь! – Я с детства мечтал, чтобы цыганка мне погадала. Пожалуйста, – протянул руку, – лучше поздно, чем никогда, рад буду исполнению детского желания… – Я не хуже, чем цыганка, гадаю, не сомневайтесь, – властно взяла его руку в свою, повернула ладонью вверх и нахмурила брови. – Что вас сразу так испугало? – Странный обрыв линии… очень резкий и странный, никогда такого не видела. Посмотрите-ка, Вера Марковна, – потянула за руку, чтобы Вере удобнее было посмотреть. – Что это может быть? – Да-а, уникальный портрет. Но мрачные предсказания обычно не сбываются, – успокоила Вера. – Предлагаю попробовать персиковый торт. – Юрий Михайлович, вы верите в предсказания? – Задним числом… Верю в те предсказания, которые уже сбылись. – Опять телега впереди лошади? – строго глянула Вера и рассмеялась, разложила по тарелкам клинышки торта. – Выходит, в конец света вы способны поверить лишь после того, как конец света случится? – Выходит, так – я кругом виноват. Но, замечу, предсказания, в которые я вынужден верить, даны были вовсе не хиромантами, без заглядывания в ладони. – Куда заглядывать приходилось, в звёздное небо? – В гадательную механику предсказаний я не посвящён, но не могу несколькими, исторически-громкими и, несомненно, сбывшимися предсказаниями, не восхититься. – Например? – Например, Вергилий в одной из эклог предсказал пришествие Христа. Ну а потом, спустя полтора тысячелетия, Марсилио Фичино напророчил сыну Лоренцо Великолепного, новорождённому Джованни Медичи, папский престол. – Каким он папой назвался, напомните? – Львом Х. – Торт классный, – сказала Оксана. В её кармашке телефон заиграл мелодию из «Волшебной флейты», она встала и отошла в угол террасы. – Вы ведь не чужды мистике, ЮМ? – Вера интонационно выделила слово «мистика» и энергично придвинулась к Германтову, золотом блеснули глаза. Чего бы вам было иначе простаивать между сфинксами, а? Да и искусством вы всю жизнь занимаетесь, а искусство, как вы не раз вразумляли меня в прошлой моей аспирантской жизни, замешано на мистике, так? И ещё: как вы только что невзначай сказали, верите вы в предсказания лишь задним числом, постфактум, так ведь? Что ж, этого, очевидно, достаточно, чтобы мне проверить себя, а вас посвятить в особую механику предсказаний, обусловленную внедрением предсказателя или предсказателей в индивидуальный сон, – лицо её было совсем близко к его лицу, зрачки горели. – ЮМ, признайтесь, вам снились недавно Палладио и Веронезе? Ничего себе светская болтовня… Игла проколола сердце. И опять поплыли, поплыли в глазах круги, голова закружилась. И он задохнулся и беспомощно ловил криво открытым ртом воздух. А Вера безжалостно повторила свой убойный вопрос: – Снились? – Снились, недавно, дня три назад, – наконец покорно промямлил Германтов, теряя волю, чувствуя, как подступает тошнота; смятение не помешало ему, однако, обречённо подумать: вот ради чего он приглашён на этот обед с долгими застольными разговорами, вот она, месть, что же ещё? Вера кинула в кувшин с просекко – желтоватой слабоалкогольной шипучкой – пару кубиков льда. – Хотите? Германтов покачал головой. Она что, готова заблудиться в эфемерных сновидческих дебрях, надеясь всё же понять, почему мы не вместе? И заодно – отомстить за расставание на углу Большого проспекта и Съезжинской? Край парусинового навеса, задевавший колокольню Сан-Джорджо-Маджоре, выгиб берега, толчея лодок и вапоретто – всё поплыло перед глазами. Вера сделала несколько жадных глотков. – Это я Палладио с Веронезе навела на ваш след и снарядила в путь на Петроградскую сторону, в ваш сон, – торжествуя, призналась Вера и будто бы обмякла: огонь в её глазах погас, с чувством освобождения, как если бы ощутила, что, признавшись в своей власти над его снами, сбросила с души камень, она откинулась на спинку плетёного кресла. «Она их навела на мой след и переправила в мой сон?» Что новенького – всего-то продолжался загадочно вязкий разговор, начатый по дороге из Милана, в машине? В паузе тишины, заполненной лишь переборами гитары, гудками вапоретто и всплесками, залетавшими под навес, подумал вдруг: не описывал ли давным-давно нечто подобное чудесам Вериных радений, вторгшимся в его сны, Саша Житинский в своём полуфантастичном «Снюсе»? Чуть колебались огоньки свечей. Вера пила просекко. Германтов был подавлен, уже и не знал, о чём можно ещё подумать, да и нужные слова трудно было бы подобрать для новых вопросов. – ЮМ, и чем же Палладио и Веронезе занимались в пространстве вашего сна? Расскажите… – Пили-ели на каком-то громоздком антикварном столе, где раскидали свои чертежи и красочные картоны… Не обращая на меня внимания, спорили между собой, потом залезли в мой ноутбук. Вера, довольная, улыбалась. – Вы понимали их речь? – Понимал… Но как вам всё это удалось провернуть? – Я ведь колдунья. – А я – подопытный кролик? Глаза её опять были близко-близко, опять горели; она сошла с ума? – Почему сон был избран вами для… – Потому что сон очищает мозг от токсинов и вредных продуктов обмена веществ, – шутила-подкалывала? – Колдовство не чуждо науке? – Скорее, иронии. – Но почему мой сон, именно мой, стал для вас – и, стало быть, для них – таким притягательным? – Вы о них много думали, мысленно ими и их творческими намерениями манипулировали, возникло поле… Почему бы и ему не подмешать иронии? – Но как вы их, титанов Возрождения, оживили, как им задали направление, чтобы из могил, придавленных церковными плитами, доставить по моему адресу, на Ординарную улицу? – Вы всё сделали сами – непроизвольно создали поле напряжения, непроизвольно проложили коммуникацию, а я лишь их активизировала особым образом. Я, – в японских глазах полыхнул золотой огонь, – не могла не думать о вас, да, – вы, ЮМ, не могли не думать о них, а я о вас. Что, что всё-таки подталкивало её – любовь или ненависть? |