Онлайн книга «Германтов и унижение Палладио»
|
– Забегаловки китайцы тоже прихватывают, меню под себя меняют – вкусно в центре Венеции не поесть. – Давно нельзя нормально поесть там, где туристы табунами бродят, задолго до наплыва китайцев нельзя было. – Венеция – самый невкусный город в Италии, туристов всё больше, а коренное население убывает. – Вкусно удаётся поесть только случайно, если повезёт ненароком свернуть с туристского маршрута и заблудиться. – Но барменами-то в Венеции ведь традиционно должны быть только венецианцы, разве не так? – поддерживал, как мог, беседу Германтов. – Так, но священные традиции – в прошлом; китайцы железно всё к рукам прибирают: сперва делаются теневыми владельцами баров… – Или управляющими… – А потом на свет из тени выходят, когда документы выправлены и ничего уже нельзя изменить: заглядываешь в бар, а за стойкой – китаец. – Итальянцы-бармены для фасона только близ Сан-Марко остались. – Слава богу! Представить себе не могу бармена-китайца во «Флориане»! – И я не могу, никак. – А в «Даниели» – можешь? – Не могу представить, ну никак не могу, хотя знаю, что со дня на день и там появится китаец за стойкой. – Развивайте воображение! – пожелал бизнес-дамам не плестись в хвосте прогресса Германтов. – А в гондольеры китайцы не прорываются? – Пока ещё нет, гондольеры всё ещё закрытая каста. – Оберегайте касту гондольеров как свой последний оплот. – Почему это последний? – С китайцами-гондольерами рухнул бы туристический бизнес. – Точно, рухнул бы! – всплеснула ладонями Оксана. – Рухнул бы, даже если бы соломенные шляпы с цветными лентами китайцы напяливали. – Впрочем, бизнес сможет спастись, если соблюдено будет одно совершенно обязательное условие. – Какое? – К тому времени, когда китайцы возьмутся за длинные вёсла, все туристы должны уже быть китайцами. Возможно такое? – Легко. – Пока ещё одна есть у венецианцев каста неприкасаемых, негласная, – усмехнулась Вера. – Какая? – Китайцы не могут пока заменить курчавых итальянских мальчиков по вызову, ради которых наезжают богатые американские старухи. – Итальянских мальчиков заокеанские старухи теперь по Интернету выбирают-заказывают. – Вам не позавидуешь, надо всё время головы ломать, чтобы поддерживать туристическую активность, – улыбался Германтов. – Учтите, в потребленческую моду, насколько я знаю, вошли образы смерти. В Сиене креативные отельеры недавно последствия средневековой эпидемии чумы превратили в зрелище-аттракцион: раскопали чумное кладбище пятнадцатого века и в холле-атриуме пятизвёздочного отеля, за стеклом, свалили кучу почерневших скелетов. – Да, крутиться приходится, – кивала Оксана. – Приходится будить и использовать самые мрачные инстинкты… Все теперь даже в театре и кино хотят смотреть исключительно на потоки крови и горы трупов. – Не только теперь – у Шекспира под конец пьесы на сцене обязательно вырастала гора трупов. – Почему же? – Шекспир сопрягал понимание человеческих инстинктов с искусством драмы. Он, истинный драматург, понимал, что финал драмы наступит тогда, когда не останется живых персонажей. – Коротко и ясно. – Вечером в этом можно будет убедиться: на Сан-Марко заезжая труппа обещает разыграть «Гамлета». – Но мы отвлеклись. Как венецианцы к туристам относятся? – С лёгким презрением, во всех неприятных ситуациях стараются делать вид, что туристов не замечают. – С лёгким презрением – на людях, а у себя дома… Туристы для коренных венецианцев – самые презираемые существа на свете! – Туристов всё труднее не замечать: они толпятся повсюду, от них, как кажется уже, одна морока. – Контингент туристов к худшему меняется, – даже оркестры на Сан-Марко свой вечерний репертуар поменяли, второй сезон уже вместо моцартов-гайднов-генделей играют облегчённые шлягеры: танго, вальсы, неаполитанские мелодии. – Гламур вместо музыки? – Точно! – Туристы – это ведь полбеды, без которой Венеции не выжить, это как-никак привычная повседневная неприятность, а вот те, что понаехали на свой страх и риск из восточно европейских стран… – Границы настежь открыли, всех впустили, а теперь не знают, что с этим нашествием делать. – Брюссельские олухи! – Нашествие не только в Венеции. – А мусульмане? Минаретов в Европе скоро больше будет, чем колоколен. – В Швейцарии референдумы в кантонах проводят, чтобы строительство минаретов запретить. – А в Швеции, в Мальмё, сомалийская мафия уже рулит муниципалитетом, смотрели новости? – Социал-демократическим муниципалитетом, – машинально подсказал Германтов, проглотив комочек замороженных взбитых сливок, машинально подумал: «Зачем, зачем мне этот расчудесный обед, эта пустоватая болтовня, каких ещё я словесных сигналов-подсказок жду? Ведь главные для меня подсказки – фактура мощения, марафет фасадной лепнины, закатный отблеск в стекле…» – Халявщики, живут на пособия, а потом – в благодарность – машины жгут, громят магазины. – Новое тут – лишь массовизация крайних форм такой благодарности, – Германтов машинально вставлял слова, – главный ниспровергатель капитализма Маркс припеваючи жил на деньги капиталиста Энгельса. – Ультралевые спелись с исламистами… – На их совести уже… – У них нет совести… – Когда страсти улягутся… – Не улягутся… – В Брюсселе бюрократы-блюстители окончательно оборзели: чтобы не смущать агрессивных мусульман, даже требуют убрать распятия со стен классов в итальянских школах. – Даже нательные крестики хотят запретить носить. – И запретят! – Нет мира под оливами? – Это цитата? Германтов вздрогнул. – Название старого-престарого фильма. – Какого? – Неореалистического. – Нео? – посмотрела Оксана. – Как интересно… Это был добрый фильм? Там играли итальянские звёзды? – Массимо Джиротти и… – Ой, какие же у вас пальцы нервные, длинные, как у пианиста. – Не обманывайтесь, мне слон наступил на ухо. – Хорошо, что не кит, – улыбалась Вера. – Кит наступить не может, – сказала Оксана. – Может, – возразил Германтов, – Кит сейчас уже на своих двоих подходит к Пьяццетте в компании измочаленных жарой и Головчинером экскурсантов. |