Онлайн книга «Сто бед»
|
Она поняла, что я не имею ни малейшего желания производить раскопки… – Но ведь он же отдает тебе часть жалованья? – спросил я. – Да. Но мне интересно, сколько он оставляет себе. – Почему тебя это волнует, если он дает вполне достаточно? – Потому что я с трудом свожу концы с концами. А он пишет сумму на конверте. – Он страшно разозлится! Я знал, что должен соблюдать нейтралитет между матерью и отцом. Я вдруг почувствовал безудержное желание рассмеяться. Разумеется, от радости, что в конечном счете мы все трое живы. Не в добром здравии, но живы. Я хихикал, не в силах остановиться, а Азра не могла понять, что меня так развеселило. – Все, уходи, глупый осел! Ты надо мной смеешься! Чтобы успокоить мать, я стиснул ее в объятиях. Она умолкла, положив голову мне на плечо. Так мы молча лежали на кровати, пока не пришла старшая сестра и не сказала, что время посещения закончилось. В конце коридора меня остановил доктор Липа: – Мы ожидаем результата гистологии. – Это что? – Я хочу исключить худшее… Рак! Я думаю, скорость, с которой я пробежал обратный путь от больницы, соответствовала силе моего желания оказаться как можно дальше от слова «рак». Я был еще так мал! Убежать от слов и их смысла невозможно! Особенно опасных и угрожающих. Я выскочил за ограду больницы, бегом спустился по аллее вдоль Управления гражданского строительства, где в бухгалтерии работала мать. Рак. Это слово неумолчно звучало у меня в мозгу. Брацо, как мы и договаривались, ждал меня на углу, возле газетного киоска. Он уже сидел за столиком. – Как в школе? – Все хорошо! – Отлично. А теперь ешь сколько захочешь! Он поднялся из-за стола и вернулся с тарелкой: четыре кремпиты, две тулумбы, две шампиты и две бузы [14] . Хозяин кафе Решо не переносил табачного дыма, поэтому Брацо курил на улице, глядя на меня через стекло. Когда я приступил к последней кремпите, у меня из глаз полились слезы и закапали на хрустящую корочку пирожного. Увидев, что я плачу, Брацо вернулся за стол. Что делать, да, я был еще мал… Я плакал впервые после госпитализации Азры. Слезы капали на кремпиту, что неожиданно показалось мне очень забавным. Брацо посмотрел на меня и пошел платить. – Почему ты плачешь? – У матери одноклассника рак! – Краб? Упаси нас господь! – Вообще-то, врачи точно не знают, но у моего приятеля тяжело на сердце, и мне его очень жалко. – Еще бы. Ну ладно, на сегодня все. Он вытер мне слезы своим галстуком, и это меня рассмешило. – Ну вот, я больше не плачу… А ты… – Что я? – Обещай: сегодня вечером никакого «буль-буль»! – Да брось ты! Я просто пройдусь пешком, подышу воздухом! – Можно с тобой? – Нет. А как же уроки? Зачем ему каждый вечер уходить из дома, вместо того чтобы остаться с нами? «Буль-буль» интересовал его больше, чем я. Тут я прекрасно понимал Азру. Я высвободился из его объятий. Но не успел сделать и двух шагов, как его рука легла мне на плечо. – Ты нас не любишь! – А ты дерзишь, сынок! – Тебе так кажется, – процедил я сквозь зубы и рванул по Сутьеской улице к улице Ключка. Я прям бесился от злости и решил во что бы то ни стало прийти домой без него. Он изо всех сил старался догнать меня. На середине лестницы он ухватил меня за рукав: – Стой, я больше не могу… Его как будто подключили к чужим легким: из груди вырывались скрип и шипение. Понимая, как мне важно, чтобы он не оставлял меня и чтобы мы вернулись вместе, он взял меня на руки. Отец открыл дверь, и нам стало не по себе от вида квартиры. Свежепобеленной, но пустой! Единственный положительный момент – по-прежнему стоящие в беспорядке вещи были накрыты пленкой. На руках у отца меня совсем разморило. Пока Брацо снимал с меня ботинки, я впал в оцепенение, глаза закрылись, и я уснул. Вскоре после полуночи меня вдруг разбудил какой-то шум, как будто стекла входной двери разлетелись вдребезги. Тут же послышалось громкое ругательство. В трельяже, стоявшем на ночном столике, я видел, как, пытаясь войти в комнату, спотыкается в неустойчивом равновесии на неверных ногах отец. Его рассудок наотрез отказывался управлять тяжелым пузатым телом. Слишком большое количество выпитого потянуло его назад, и он закончил свой бег в кухне, рухнув на диван. – Чертова побелка… Он говорил медленно, как тот русский, что объявлял о взятии Берлина советскими войсками. Губы пытались произносить слова со скоростью, которую не позволял ему мозг. – Почему… она не здесь… Азра… какой Песью… Как полагается вести себя с пьяным в стельку отцом? Он одновременно силился выбраться из пальто, включить горелку и разогреть себе ужин. По трезвости он обладал способностью разговаривать с набитым ртом, а сейчас путался в мыслях и ему не удавалось ни раздеться, ни зажечь огонь. Наконец он справился, но, с руками, стянутыми спущенным пальто, свалил на пол все, что стояло на плите. Брацо распрямился, потом подобрал тарелки, сгреб назад в кастрюлю выпавшую из нее тушеную капусту – и все это с совершенно невинным видом, точно ребенок: «А что? Я ничего не сделал…» В приоткрытую дверь я наблюдал никогда прежде не виданную картину: стоя на коленях в полуспущенных брюках, опершись на диван, отец спал… Еда, которую ему наконец удалось поставить на конфорку, начала дымиться. Воняло горелой капустой. Поднять Брацо и уложить его на диван оказалось делом несложным, но, когда я снимал с него рубашку и брюки, я чувствовал себя так, будто вкалываю на молодежной стройке. Отец булькал, жестикулировал, отбивался. Мне показалось, он неважно себя чувствует. Усевшись на стул, я принялся следить за его грудью. Она неравномерно поднималась и опускалась… Дышит или не дышит?.. Дышит или не дышит? Меня клонило в сон. Голова свалилась на грудь. Вскоре кто-то постучал в дверь. – Кто там? – Это я, Недо. Открывай, Алекса… Как тетя? – Доктор сказал, что операция прошла хорошо. Теперь ждут результатов анализов, тогда они смогут сказать, сколько ей еще оставаться в больнице. Знаешь, я попробовал эту штуку в горячей воде… – Ну?.. Я прошептал ему в самое ухо: – Короче… такие ощущения… сам знаешь. Мы умолкли, потому что вдруг как-то странно забулькал Брацо. Потом наступила тишина. Недо бросился в кухню: – Смотри, как пожелтел! Воды! Быстро! |