Книга Соленый ветер, страница 34 – Сара Джио

* * *

День, когда Мэри покинула остров, стал печальным для всех, а особенно для Китти – она осталась в казармах и не смогла проводить подругу до самолета вместе с остальными.

Остров обошелся с Мэри особенно жестоко. Он чуть не погубил ее от малярии, а потом разбил ей сердце.

– Прощай, подруга, – сказала Стелла.

– Мы никогда тебя не забудем, – добавила Лиз.

Мэри, стоящая у входа в самолет, казалась совсем бесплотной. Похудевшая, с перевязанными запястьями – она пыталась перерезать себе вены.

Она достала из сумки носовой платок и промокнула покрасневшие глаза.

– Я буду скучать. Так не хочется от вас уезжать. Вы стали моими лучшими подругами, моими сестрами.

Я сжала ее руку.

– Тебе пора, милая. Езжай домой. Береги себя.

Я вспомнила о письме от Эдварда, лежащем в моем кармане. Его пришлось прятать дольше, чем я ожидала. Была ли Мэри готова прочитать его теперь? Уже не важно. Письмо принадлежало ей.

– Да, мне пора.

Девушки смахивали слезы, Мэри направилась к самолету.

– Подожди, – сказала я. Мэри удивленно повернулась.

Я достала из кармана письмо и вложила ей в руку.

– Надеюсь, ты простишь, что я его все это время прятала. Я лишь хотела защитить тебя от боли.

При виде имени отправителя у Мэри загорелись глаза.

– Боже мой, – ахнула она.

– Прости, – пробормотала я, отступая назад.

Мэри взяла меня за руку:

– Нет. Я понимаю. Все в порядке.

– Я буду очень скучать. Пообещай, что после войны навестишь меня в Сиэтле.

Мне захотелось, чтобы все было иначе – у нее, у Китти, у всех нас.

– Обещаю.

С этими словами Мэри с письмом в руке исчезла из нашей жизни – возможно, навсегда. Остров как будто осиротел.

* * *

Долгое время мне казалось, что Уэстри никогда не вернется. Без него остров изменился, особенно теперь, когда Мэри уехала, а Китти не выходила из комнаты. Но однажды утром в конце мая, во время работы в лазарете, по центральному громкоговорителю объявили, что солдаты вернулись.

– Иди, – сказала мне сестра Гильдебрандт.

Я ее даже не поблагодарила, просто выбежала на тропинку и не останавливалась до самого аэродрома. Солдаты направлялись в лагерь, неся свои тяжелые сумки. Среди них были Ланс, полковник Донехью и еще несколько знакомых. Но где Уэстри? Я огляделась. Эллиот уже вернулся домой, его служба подошла к концу. Кто еще может знать о судьбе Уэстри?

– Ты не видел Уэстри? – спросила я незнакомого солдата с опущенной головой.

– Простите, мадам, я с ним не знаком.

Я кивнула и вдруг заметила одного из соседей Уэстри по казарме.

– Тед, где Уэстри? Ты его видел?

Он покачал головой:

– Прости. Не видел со вчерашнего дня.

– То есть?

– Он был на передовой, но…

Мое сердце забилось в бешеном ритме.

– Но что?

– Его не было с нами в самолете.

– Что это значит? – воскликнула я. – Он не вернется? Вы оставили его?

– Сегодня вечером приземлится еще один самолет. Будем надеяться, что он окажется там.

Я опустила голову, а Тед приподнял фуражку и присоединился к солдатам, направляющимся в лагерь в мечтах о горячем обеде и мягкой постели.

Я сжала в руке медальон, надеясь, что Уэстри, где бы он ни был, почувствует мою любовь. Я заставлю его вернуться домой. И никак иначе.

* * *

Той ночью воздух наполнила прохлада – необычное явление для тропиков в мае. Я, дрожа, шла по пляжу – глупый поступок, если учесть состояние Китти. Легкие схватки продолжались у нее уже несколько дней, правда, она утверждала, что это пока несерьезно. Но я все равно обещала, что вернусь не позже чем через час. Я чувствовала себя виноватой, что оставила подругу одну, но сегодня я особенно нуждалась в уютной атмосфере бунгало.

Я открыла дверь и обернулась одеялом, слушая гудение самолетов над головой. Он приедет? Господи, прошу, приведи его домой.

Но вместо шагов любимого я слышала только дождь – сначала несколько капель, потом сотню, тысячу. Небеса разверзлись, низвергая содержимое прямо на крышу бунгало.

Я открыла дверь, высунула руку и почувствовала на коже капли, словно нежные поцелуи, манящие наружу. Я сделала еще один шаг и подняла голову вверх. Закрыв глаза, я позволила теплым каплям покрыть мое лицо, волосы. Через несколько мгновений платье промокло насквозь. Я расстегнула пуговицы лифа, дождь просочился под белье. А потом краешком глаза заметила вдалеке чей-то силуэт. Он был неясным, размытым. Я без страха двинулась навстречу сквозь дождь, ниспадающий с небес, словно занавес из миллиардов капель. Наконец, я разглядела знакомое лицо, исхудавшее после долгих месяцев сражений, изголодавшееся по любви, которую я была готова ему дарить.

Мы бросились друг другу в объятия, идеально дополняя друг друга. Сумка Уэстри упала на песок.

– О, Уэстри! – воскликнула я. Даже в темноте я разглядела шрамы на лице и изорванную, испачканную грязью форму.

– Я пришел прямо сюда, – сказал он.

– О, Уэстри! – вновь воскликнула я, жадно целуя его.

Он провел руками по моему платью, дергая за ткань, словно пытаясь сорвать его. Я растаяла в его объятиях, повисла на нем, обхватив ногами, и осыпала поцелуями, пока он с улыбкой не поставил меня на песок.

Он полез в сумку и вытащил кусок мыла.

– Сделаем все, как полагается. Когда-нибудь принимала военный душ? Мы так мылись на корабле. Прямо на палубе, под тропическим ливнем.

Я потянулась к его воротнику, поспешно расстегивая пуговицы. Наконец, мои руки прикоснулись к его голому торсу и жетону на шее.

Он снял брюки и стянул с меня платье. На несколько мгновений мы замерли, совершенно нагие, под теплым дождем, а потом Уэстри подвинулся ко мне и осторожно провел желтым куском мыла по моей шее. Я застонала, когда он дотронулся до груди. Мыло покрыло ее маленькими пузырьками.

Я придвинулась ближе, наслаждаясь соприкосновением наших тел, взяла мыло, провела им по груди Уэстри, его рукам и спине. Дождь быстро смывал пену. Уэстри прижал меня к себе, в его поцелуе чувствовалось желание, голод. Он взял меня на руки, остатки мыла выскользнули из ладони, упав на песок. Уэстри отнес меня в бунгало и бережно опустил на кровать.

* * *

Мне нравилось чувствовать покрывало на голой коже. Час спустя, когда ливень прошел, я лежала и водила пальцем по лицу Уэстри, а он смотрел в окно. Его щеки покрывала густая щетина. Я посчитала шрамы на его лице. Четыре – или пять, если считать порез на ухе.