Онлайн книга «Призрак с Вороньего холма. Исповедь шлюхи»
– Да, хорошо… – Согласился Максюта: – Листом палым пахнет, и тихо. Главное, баб нет… С погодой им повезло. К вечеру ветер стих и было слышно, как опавшие листья приземляются на землю. – Блядь, яму не заметил! Чуть, сука, ногу не сломал. – Отчетливо прозвучало из леса. Курдюк вскочил на ноги: – Слышали, мужики? – Никитка, что ли? – Предположил Стеколкин. – Не его голос – Возразил Курдюк. – Али-баба и сорок разбойников. – Пошутил Максюта. – Пойду, гляну. – Паперный поднялся, взял ружье и шагнул в темноту. Максюта оглянулся на охотничий домик и увидел темные окна: – Хули Никитка в домике свет погасил? – Хер его знает. – Раздраженно ответил полковник. Время шло, а Паперный не возвращался. Курдюк и Стеколкин напряженно всматривались в темный лес. – Долго что-то его нет? – Заволновался Максюта. – Пальнул бы, если что. Или драпанул к нам. – Усмехнулся Курдюк: – Вроде тяжеловат, и брюшко, а как попрет по чаще, за ним не угонишься. – Может, деревенские, грибы ищут? – Высказал свою догадку Стеколкин. Максюта хохотнул: – В темноте? – Надо хворосту подбросить, пусть пламя поднимется. – Курдюк нехотя встал и навалил на костер охапку валежника. Пламя метнулось вверх, салютом разбрасывая искры. Круг света раздвинулся, и охотники увидели четырех мужчин в масках. Они стояли в трех шагах, направив на друзей пистолеты. – Вы кто? – Поинтересовался Курдюк. – Партизаны, дядя. – Ответил тот, кто стоял ближе, и добавил:– На землю, мордой вниз. Быстро! Повторять ему не пришлось. Максюта и Стеколкин залегли, уткнувшись лицами в траву. Курдюк опустился не столь поспешно и устроился так, чтобы одним глазом наблюдать за происходящим. «Партизан» подошел к костру, взял их ружья и отступил назад. Полковник потихоньку потянул руку к карману. Там у него лежал личный браунинг, который он года два назад конфисковал на воровской малине, а в протокол не внес. Но добраться до кармана не удалось. Получив удар по голове, Курдюк отключился. – Ваня, живой? – Полковник очнулся и понял, его трясет за плечо Максюта. Данила Остапович сидел рядом на коленях, вглядываясь ему в лицо – Вроде, жив. Только голова раскалывается. – Ничего, заживет. – Хоть Курдюк соображал еще туго, но женский голос от голоса Максюты отличил сразу: – А это еще кто? – он протер глаза, чтобы избавиться от тумана, и увидел подружку Кащеева. Мака стояла над ними, широко расставив ноги в высоких кожаных сапогах. – Встаньте и поднимите этого борова. – Приказала она Максюте и Стеколкину. – А ты чего тут делаешь? – Раздраженно поинтересовался полковник, когда его поставили на ноги. – Пришла с вами поговорить, – ответила Мака и уселась в складное кресло. Курдюк огляделся, но никого не увидел: – А где эти? – Недалеко, так что ведите себя спокойно, а то позову. – Это твои? – Он машинально запустил руку в карман, но пистолета не обнаружил: – Да ты понимаешь, что творишь? – Я все понимаю. Садись, и вы тоже. Курдюк садится не стал: – А где Паша Паперный? – Вашего заводчика уже парят. В бане он. – Ответила Мака. – Ну, девка, ты не права, – зло заметил полковник: – Этого я тебе так не оставлю. – Помолчи, Ванька, Паперный нам здесь не нужен. Он бумагу у Кащея не подписывал, пусть пока отдохнет. – Какую бумагу? – дрожащим голосом спросил Стеколкин. Это были его первые слова после встречи с «партизанами». – Не делай из себя придурка, Славка. В этой бумаге вы признались, что замочили мэра, – пояснила Мака. – Ах, вот в чем дело. – Сообразил Максюта: – Генка, оказывается, трепло. Не думал… – Приедет из своих Америк, разберемся. – Мрачно пообещал Курдюк и, наконец, уселся. – Не приедет, – возразила Мака. – Как не приедет? – Стеколкин сообразил, что убивать его не собираются, и немного осмелел. – Кащея больше нет. Все его дела завершу я. Слушайте и не перебивайте. В воскресенье выборы. Если Славку прокатят, а выберут опять Постного, вы его замочите. Курдюк вскочил с кресла: – Спятила!? – Сядь и не дергайся. Вам и мне нужен цементный завод. Это большие бабки. Доли, как вы договорились с Кащеем, половина ваша, половина моя. Полковник медленно опустился в кресло: – Скажи, где Кащей? – Он на небесах. – Врешь. – Ванька, будешь хамить, позову ребят, они тебя научат хорошим манерам. Мало получил? Курдюк потрогал затылок и поморщился. На месте удара выросла большая шишка: – Твои скоты еще и руки распускают. – Нечего за пушки хвататься. Пули никто не хочет. – Резонно заметила девушка. – Где Кащей? – Допытывался полковник. – Какая разница? Нет его. – Упрямство милиционера начинало Маку злить: – Вы лучше подумайте, как выборы выиграть… Курдюк кивнул на Стеколкина: – Пусть старается. Это его проблемы. – Не выберут меня. Постный место насидел, его народ знает. – Помолчи, Славка. Не выберут, убирайте Постного. – Ты чего-то не понимаешь, красавица. – Максюта налил себе в рюмку водки и залпом выпил. – Что я не понимаю? – Мы не киллеры, а руководители администрации. Мочить людей дело Кащея и его ребят. Взялась за мужские игры, сама и действуй. – Хорошо, Постного замочу я, а вы сядете. Он еще будет дышать, а ваше признание ляжет на стол генерального прокурора в Москве. И завод достанется мне, как и все в городе, что приносит бабки. Максюта дожевал соленый огурец и оглядел Маку: – Шустрая какая! Почему тебе? – Для недоразвитых, могу популярно объяснить. Вы в тюряге. Постного нет. Я за бабки сажаю своего мэра. А дальше как по маслу. У нас намечается капитализм и вся госсобственность пойдет с молотка. А у меня бабки и власть. Понял, Данилка? Максюта покривился. Фамильярное «Данилка» его покоробило: – И откуда ты взялась такая шустрая? – Я на улице росла, меня курица снесла. Слышал такую песенку? Полковник потрогал еще раз свою шишку и заговорил уже совсем другим тоном: – Подожди, такие дела требуют времени. – Времени осталось в обрез. После выборов я с вами больше говорить не буду. Если Постный опять станет мэром, через три дня должны состояться его торжественные похороны. От вас зависит, понесете венки за гробом или покатите на воронке в Москву. Пока, ребята. – Мака встала и медленно пошла в лес. Возле освещенной костром ели остановилась: – Ваши ружья, господа охотники, у егеря. Приятного пара в баньке. – И скрылась в чаще. Вместо нее в свете костра возник Никитка. Егерь едва держался на ногах: |